– Войдите! – разрешил нарочито строгий голос из-за двери и тут же с явным раздражением поинтересовался: – Чего тебе опять, Овсюк?

– Вашбродь! Дозвольте доложить! – отрапортовал унтер, становясь во фрунт на пороге кабинета и отдавая честь: – Неизвестное лицо появилось у поста нумер 9 и потребовало отвести сюда!

– Ну так введи.

Ну да, как в том анекдоте про Андропова:

– Юрий Владимирович, к вам польский посол!

– Введите…

– Пожалуйте! – пригласил меня унтер с незапоминающейся фамилией Овсюк. Какие они все тут, однако, вежливые…

Я вошёл. Унтер-офицер остался стоять позади меня, прикрыв за собой дверь.

В общем, я попал в кабинет средней паршивости, как тогда говорили, присутственного места. В помещении наличествовало окно (что характерно – без решёток) с пыльными стёклами и видом на стены складов и сараев с морем вдали, а также массивный стол о двух лакированных тумбах, два канцелярских шкафа и несколько жёстких стульев. За столом под небольшим чёрно-белым портретом явно не обременённого избытком интеллекта бородатого мужчины средних лет, который ещё не в курсе, что в списке российских императоров он стоит под реально последним номером (ну явное фото, где Николай II был почему-то запечатлён, видимо исключительно разнообразия ради, в форме морского офицера), в казённой рамочке, отчасти скрытый от меня массивным чернильным прибором, увенчанным статуей какого-то всадника в кирасе и излишне сложной каске (по-моему, это был Николай I, тот, который Палкин), откровенно скучал молодой (опять-таки, по его внешнему виду сложно было понять, за тридцать ему или меньше), причёсанный на пробор темноволосый офицерик с тонкими и явно модными усиками. На золотых погонах его белого сюртука (или это у них мундиры такие?) с двумя рядами орлёных пуговиц я различил один просвет и две маленькие звёздочки. Подпоручик, стало быть…

Пока я осматривался (автоматика тут же определила, что никакого оружия, за исключением револьвера унтера, в этом помещении не было), офицерик успел натянуть на голову лежавшую на столе рядом с несколькими украшенными двуглавым орлом коричневыми папками из толстого картона фуражку (явно чтобы иметь начальственно-партикулярный вид), но вставать со своего стула не спешил. Немного рассмотрев мою личность, хозяин кабинета заметно оживился. Встреча со мной обещала ему некий «аттракцион» – хоть какое-то развлечение на фоне гарнизонной скуки.

– Свободен, Овсюк! Продолжать службу! – торжественно объявил он унтер-офицеру.

– Так точно, вашбродь! – Унтер с заметным облегчением (ему явно не хотелось отвечать ещё на какие-нибудь вопросы) отдал честь, браво повернулся через левое плечо и вышел в коридор. Было слышно, как его сапоги скрипят и бухают по доскам пола в направлении выхода. Потом я видел в окно, как он медленно удаляется и наконец скрывается за ближайшими сараями.

Я посмотрел по сторонам, подмечая детали. Кабинет был довольно пыльный, и, судя по тому, что пыль скопилась даже на лежавших на столе папках и бумагах, заниматься писаниной здесь не очень любили. А исходя из наличия полной папиросных окурков металлической пепельницы и трупов нескольких крупных мух на подоконнике, можно было предположить, что убирали здесь тоже не слишком часто.

– Здравствуйте, господин подпоручик! – предельно нейтрально приветствовал я офицерика, понимая, что затягивать «немую сцену» не стоит.

Услышав русскую речь, он несколько удивился и с той же напускной строгостью вопросил:

– Кто вы такой, милостивый государь? Что здесь делаете? И чем могу служить?

– Андрэ Рейфорт, французский журналист! – как можно вежливее представился я, а потом достал из сумки и положил на стол перед ним свой сильно липовый паспорт.

– Подпоручик Майский! – представился офицерик.