Владимир Высоцкий. Охота на волков
ПЕСНИ
ТАТУИРОВКА
Не делили мы тебя и не ласкали, А что любили – так это позади, — Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, А Леша выколол твой образ на груди.
И в тот день, когда прощались на вокзале; Я тебя до гроба помнить обещал, — Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!» «А я – тем более!» – мне Леша отвечал.
И теперь реши, кому из нас с ним хуже, И кому трудней – попробуй разбери: У него – твой профиль выколот снаружи, А у меня – душа исколота снутри.
И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, — Пусть слова мои тебя не оскорбят, — Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, И гляжу, гляжу часами на тебя.
Но недавно мой товарищ, друг хороший, Он беду мою искусством поборол: Он скопировал тебя с груди у Леши И на грудь мою твой профиль наколол.
Знаю я, своих друзей чернить неловко, Но ты мне ближе и роднее оттого, Что моя – верней, твоя – татуировка Много лучше и красивше, чем его!
1961
Я БЫЛ ДУШОЙ ДУРНОГО ОБЩЕСТВА
Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ.
В меня влюблялася вся улица И весь Савеловский вокзал. Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал.
Свой человек я был у скóкарей , Свой человек – у щипачей , — И гражданин начальник Токарев Из-за меня не спал ночей.
Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, —
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился — Шепнул, навел – и я сгорел.
Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, — А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал:
«Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу, — И я, начальник, спал спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу!»
И дело не было отложено, И огласили приговор, — И дали всё, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор.
Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, — А прокурор просил всей строгости — И был, по-моему, не прав.
С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, — Зачем мне быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет!
1961
ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА
Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял. Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял.
Граждане смелые, а что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям?
Ели хлеб с икоркою, — а я считал махоркою Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.
От стужи даже птицы не летали, И вору было нечего украсть. Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся – только б не упасть!
Было здесь дó фига голодных и дистрофиков — Все голодали, даже прокурор, — А вы в эвакуации читали информации И слушали по радио «От Совинформбюро». |
