Дали полную кружку ароматного чая и новому знакомому Тавлалею, который с наслаждением стал прихлебывать почти кипящую жидкость, стремительно остывавшую на крепком морозце. Вогул с видимым удовольствием жевал серый хлеб с корейкой, даже мотал головой в мохнатой шапке, показывая, как ему вкусно, как нравится ему угощение. Плавленый сырок тоже произвел отличное впечатление на гостя; он жадно ел лакомства, которые пробовать доводилось очень редко. Хорошие, добрые туристы пришлись по душе Тавлалею; он полез было в мешок за бутылкой, чтобы угостить ребят ими же купленным спиртным, однако все дружно зашумели, закричали протестующе, и вогул покорно стянул завязки драгоценного мешка.

Юра Славек вздохнул украдкой; эх, если бы не Люба, быть бы ему обладателем отличных мехов, которые можно продать за бешеные деньги; но любовь требует жертв. Однако подсказка неплохая: в пути они еще могут встретить местных охотников, у которых Юра купит мех за смешные деньги. Он ведь может потом и самой Любе преподнести роскошный воротник или муфточку, которые ей очень пойдут. К этим светлым вьющимся волосам, к нежному белокожему лицу больше всего пойдет серая зимняя белка с ее жемчужно-перламутровым отливом или золотистый соболь, царь уральских лесов…

Люба, разрумянившаяся от мороза и костра, была чудо как хороша, и Юра с упоением смотрел на ловкие, красивые движения девушки, на искрящиеся глаза под тонкими темными бровями. А эта ее подруга еще лучше оттеняет красоту Любы, свежесть и нежность ее кожи, стройность фигуры. Рая словно услышала мысли Юры, подтянулась, развела плечи, выпятила грудь, поправила выбившуюся из-под шапки прядку серых волос и подошла к Егору Дятлову, который тоже не сводил глаз с красивой Любы:

— Егор, тебе налить еще чаю? Чайник вскипел.

Висящий на двух рогульках закопченный чайник фырчал и плевался кипятком, в который превратился девственно-чистый снег. В кипящее нутро старого походного друга полетела еще добрая пригоршня заварки, самой дешевой, с веточками и крошевом, но удивительно ароматной. Егор с удовольствием протянул Рае кружку и подумал, что Райка — хороший товарищ, умеет ухаживать за друзьями, вот хоть бы чайку подлить вовремя. А то каждый думает только о себе; Семихатко жрет, как лев в зоопарке после недельной голодовки, ишь, жует корейку с грубой, поросшей щетиной шкуркой. Толик Углов даже глаза прикрыл от удовольствия, вгрызаясь в ноздреватую плоть хлеба с голландским сыром, шумно втягивая очередной глоток горячего чая с сахаром. Феликс Коротич ест как автомат, откусывает, жует, глотает, снова откусывает. Не комсомольцы, а какие-то эгоистичные обжоры. Ну, кроме разве что Любы, добродушной Райки и вот еще товарища Зверева, который вызывал в душе у Егора смешанные чувства восхищения и ненависти. Зверев ел аккуратно, ловко, бесшумно и очень красиво, с аппетитом, но без малейших признаков жадности. Он ловко орудовал острым ножом с костяной рукояткой, разрезал бутерброд на небольшие квадратики и отправлял их в рот, не роняя ни крошки. Юра засмотрелся на Степана Зверева, а вогул в это время рыгнул и спросил:

— Вы куда собрались-то? Гулять, смотреть, белок стрелять? Тут шибко много белки, мало люди охотятся в этих краях, зверья много развелось. Все боятся.

— Чего боятся? — моментально спросил Егор, забыв об остывающем чае.

Он весь превратился в слух, чтобы не упустить ничего из ответа вогула. Вот тебе и слухи местного населения; через этого Тавлалея, пожалуй, можно подобраться и к самим вредным шаманам, творящим всякие мерзости.

— Так Сорни-Най боятся, — простодушно ответил вогул, потянувшись к папиросам Вахлакова.

Тот дал Тавлалею прикурить, весь сияя добродушной улыбкой; Вахлаков был сыт, спокоен, вогул ему нравился и еще больше нравился мешок, битком набитый дорогостоящей рухлядью. Эх, пошуровать бы в таком мешочке, выбрать шкурки получше и подороже! Вахлаков просиял еще более широкой улыбкой и взялся за надкушенный бутерброд.