|
Я киваю. — Но потом они перестали им пользоваться. — Ты его помнишь? — Джин. Некоторое время она молчит, но я вижу, как двигаются ее губы, будто она примеривается к слову. — А у тебя есть обозначение? — спрашиваю я. — Не помню, — шепчет она в ответ, — но в любом случае нам не стоит называть друг друга семейными обозначениями. Мы можем забыться и случайно обратиться друг к другу по обозначению при посторонних. Это может привлечь лишнее… — Внимание, — договариваю я за нее. Мы пытаемся подавить улыбку, так одновременно появившуюся у нас на губах, как будто мы с Пепельным Июнем — один человек. Как обычно, принимаемся чесать запястья. — Отец постоянно говорил это. Не привлекай лишнего внимания. Думаю, твой тоже. Она кивает, и ее лицо мрачнеет. Мы смотрим на Пустоши и на крошечное полушарие Купола вдалеке. Внизу компания гуляк выходит из здания, направляясь, по всей видимости, к Куполу. До нас доносятся их невнятные голоса. Постепенно они становятся все тише и совсем затихают вдали. — Давай я тебе кое-что покажу, — говорит Пепельный Июнь, — ты так можешь? Только сначала надо сесть. — Затем она опускает правую ступню на пятку и принимается быстро стучать ею. — Когда я нервничала, я делала вот так. Родители запрещали мне, но я продолжала делать это в одиночестве. Если начать, дальше нога двигается автоматически. Смотри, я даже не думаю об этом, она движется сама по себе. Я пытаюсь повторить. Не получается. — Ты слишком много об этом думаешь, — говорит она, — расслабься и делай быстрые отрывистые движения. С четвертой попытки у меня наконец получается. Нога двигается сама по себе, подпрыгивая вверх и вниз, как отбойный молоток. — Вау, — удивляюсь я. Она улыбается так широко, как я еще не видел, и в горле у нее раздается тихий звук. — Это называется «смех», — говорю я. — Знаю. Хотя мои родители иногда называли это «заржать». Слышал такое слово? Я мотаю головой. — Нет, у нас это был просто «смех». И мы им особо не злоупотребляли. Отец всегда боялся, что я забудусь при посторонних. — Ага. Мой тоже. — Каждое утро он напоминал мне. Не делай того, не делай этого. Не смейся, не улыбайся, не чихай, не хмурься. — Ну, благодаря этому мы с тобой сейчас здесь. Живые, я имею в виду. — Наверное. Кстати, — я поворачиваюсь к ней, — отец иногда говорил еще кое-что очень странное. Может быть, твои родители тоже что-то такое говорили? Никогда не забывай, кто ты есть. — Никогда не забывай, кто ты есть? Никогда ничего подобного не слышала. — Он говорил это где-то раз в год. Мне это всегда казалось странным. — Я опускаю взгляд. — А когда твои… ну… — Мои родители? Она кивает. Я смотрю на горы. — Мать и сестра много лет назад, я их даже толком не помню. Они просто исчезли, и все. А потом отец, лет семь назад. Его укусили. Мы умолкаем. Приятно вот так разделять молчание. Из главного зала доносится музыка, настолько приглушенная, как будто мы сейчас за тысячу миль. |
