|
Я в «Знакомстве». Жду. Быстрее, стой… Не забывай На этом письмо обрывается, кажется, на полуслове. Она спешила, буквы написаны вкривь и вкось, кое-как, ее паника видна в каждой черточке. Я перечитываю письмо вновь и вновь, пока слова не въедаются намертво в мою память, пока ко мне не приходит осознание полной невозможности того, о чем она меня просит. «Приведи геперов обратно» — эти слова так пугающе реальны, как будто бы их встревоженным шепотом произнесла сама Пепельный Июнь. Но я ничего не могу поделать, она должна понимать. Я не могу вернуть их. Они ушли, и я не представляю, где их искать. Не могу же я просто отправиться в Пустоши в надежде случайно на них наткнуться. Это все равно что совать руку в песок в поисках давным-давно потерянной монеты. А если, когда наступит ночь, я окажусь за пределами Купола, все будет кончено. Они учуют меня и убьют так же, как и тех геперов. Я открываю глаза и смотрю на солнце, надеясь, что его слепящий свет сотрет из моей памяти слова этого письма. Я иду к тренировочной площадке, рассчитывая найти что-нибудь, на чем можно отвести душу, — копье, чтобы сломать его об колено, или кинжал, который можно с силой воткнуть в стену хижины. Но там ничего нет. Я пинаю валуны, кидаю камни как можно дальше в Пустоши. И все равно меня не оставляет чувство, что я что-то пропустил, что я неправильно прочитал ее письмо. «Приведи геперов обратно». Я не обращаю внимания на эти слова и продолжаю подбирать камни. Пойду к яблоням, посмотрю… «Приведи геперов обратно». — Как? Как мне это сделать? — кричу я в пустоту. — Я даже не знаю, где они. Быстрее, стой… Стойкость? Я сминаю письмо и зашвыриваю его подальше. «Быстрее, стой…» — Ее голос ясно звучит у меня в голове. Я иду и поднимаю смятую бумажку. Теперь на письме больше линий, чем трещин на разбитом зеркале. Слова кажутся мухами, висящими в паутине. Я перечитываю письмо и внезапно вздрагиваю, понимая, что она хотела сказать. Не стойкость. Стойло. Стойла пристроены к южному крылу Института. Я стою у хромированных дверей и прислушиваюсь. Тишина. Ни рычания, ни мяуканья, ни шипения. Я барабаню пальцами по бедру, думая, что же делать дальше. Наконец берусь за ручку, тяну. Она не двигается. Заперто. И тут я кое-что слышу: где-то ржет лошадь. Странно, но звук раздается не из конюшни, как будто лошадь за ней. Я захожу за угол. Там стоит одноконный экипаж, в который все еще впряжен вороной конь. Вероятно, хозяин экипажа приехал поздно, когда конюхи уже ушли, и сразу бросился внутрь, чтобы присоединиться к празднику. И оставил именно то, что мне нужно. Я не хочу испугать лошадь, подойдя к ней сзади, поэтому, громко топая, приближаюсь по диагонали. Она тут же поднимает голову и поворачивает морду ко мне. — Хороший мальчик, спокойно, спокойно, — говорю я самым успокаивающим тоном, на какой способен. Она фыркает, роняя брызги слюны. Ее влажные ноздри раздуваются, как удивленно моргающие глаза. Она как будто спрашивает: «Это гепер?» Хорошо. Лошадь, которая может чуять геперов, — это именно то, что мне нужно. Я протягиваю руку к ее носу. Вибриссы на ее морде коротко острижены и колют мне пальцы. Я поглаживаю ее шею — достаточно сильно и уверенно, чтобы успокоить, а не пощекотать. Лошадь выглядит ухоженной и, судя по высоко посаженному хвосту, изогнутой шее и сильному крупу, породистой. |
