Такая боль чувствовалась в голосе мистера Робсона, что Андрина поняла — старый клерк до сих пор не может вспоминать о детских годах герцога без страдания.

— Если мистер Танкред к чему-нибудь испытывал глубокое чувство, он тут же этого лишался, — Повторил мистер Робсон с глубоким вздохом. — Как он горько плакал, когда уволили его любимую няню, а два года спустя он вообще был в отчаянии и даже заболел от горя после того, как мисс Анструзер милую, добрую гувернантку — так же неожиданно выслали из дома.

— Но почему, почему старый герцог так жестоко обращался с сыном? — терялась в догадках Андрина.

— Я думаю, что, испытывая страдания сам, он желал, чтобы и сын его страдал тоже, — ответил мистер Робсон. — Во всяком случае, для нас всех было очень тяжело видеть, как с маленьким мальчиком, которого мы очень любили и о котором заботились, обращаются подобным образом.

Мистер Робсон вновь вздохнул и после паузы продолжил:

— Когда молодой маркиз немного подрос, ему купили пони. Он ему очень понравился, и тогда отец продал его. У мальчика была замечательная, преданная ему собака. Узнав о дружбе сына с этим псом, герцог приказал избавиться от него.

— О нет! — воскликнула Андрина. — Это невыносимо. Как такое могло быть?

— А представьте себе, что мы переживали, видя все это, — сказал мистер Робсон. — И, главное, мы ничего не могли поделать. Мы даже не осмеливались выразить маленькому лорду свое сочувствие.

— А почему? — удивилась Андрина.

— Потому что мальчик был очень горд. Даже в раннем возрасте он уже приучил себя скрывать свои чувства. Я знал, что он невероятно тоскует по покойной матери и ему горько было расставаться с няней и гувернанткой, к которым он тоже испытывал большую привязанность. Но он никому не высказывал горечь от этих потерь и научился тщательно скрывать, особенно от отца, свое расположение к кому-нибудь.

— Значит, именно поэтому он, повзрослев, стал таким циничным? — вслух размышляла Андрина.

Это тихо произнесенная ею фраза была услышана мистером Робсоном.

— Да, именно поэтому его светлость и воздвиг преграду между собой и окружающим миром. Он не хотел, чтобы его жалели. Он не позволял никому касаться его душевных переживаний. Он желал, чтобы все вокруг поверили, будто он совершенно бесчувствен и никто не в состоянии задеть какие-либо болезненные струны в нем поступком или словом.

Андрина с грустью вздохнула.

Теперь она могла понять то, что до сих пор представляло для нее загадку. Теперь она видела, по какой причине герцог казался безразличным к переживаниям и чувствам всех, кроме своих собственных, почему он с таким упорством носит маску высокомерного домашнего тирана.

— Должно быть, он очень несчастлив, — прошептала она.

— Раньше я часто проводил ночи без сна, беспокоясь о нем, — сказал мистер Робсон, — и все время размышлял, как ему помочь. Но даже еще до того, как его светлость отправили в школу, мы уже не решались открыто выразить мальчику наше сочувствие.

В голосе мистера Робсона ощущалась неподдельная печаль.

— Чем старше он становился и чем яснее понимал, насколько жестокий и трудный характер у его отца, насколько все окружающие боятся его, тем ему, вероятно, больше хотелось походить на родителя. Он к этому прилагал немало усилий, как мне кажется, но я уверен, что в душе его светлости все время происходила борьба. Сердце у него от природы доброе и открытое к людским страданиям, вот только он не желал, чтобы кто-нибудь догадался об этом, и поэтому играл всю жизнь несвойственную ему роль.