– Такого, который смог бы противостоять иностранным попыткам их купить.
– Даже так?
– А у меня такое впечатление, что ты мог бы оказаться для них очень привлекательным кандидатом. Правда, интересно?
Грааф рассмеялся. Это был приятный смех.
– Очень жаль, Роджер, но мне надо квартирой заниматься.
По имени назвал.
– Я не о самой работе, Клас. А о том, что просто интересно об этом поговорить.
– Ты не видел эту квартиру, Роджер. Она старая. И огромная. Вчера я обнаружил новую комнату, за кухней.
Я взглянул на него. Это не только заслуга Сэвилроу, что костюм так хорошо на нем сидит. Это еще и отличная физическая форма. Внутренняя форма, я бы сказал. Не бугрящиеся накачанные мышцы, а сухая, жилистая сила, едва выказывающая себя в сосудах на шее и затылке, в осанке, в медленном дыхании, в голубом кислородном голоде артерий на тыльной стороне кистей. Впрочем, и о твердости мышц под тканью костюма вполне можно было догадаться. Упертый, подумал я. Беспощадно упертый. Я уже решил для себя: я хочу заполучить эту голову.
– Искусство любишь, Клас? – спросил я, протягивая ему один из бокалов, с которыми вернулся Ник.
– Да. И нет. Я люблю такое искусство, которое показывает. Но то, что я вижу, – это чаще всего заявка на красоту и истину, которых нет. Возможно, на уровне замысла они имеются, но нет коммуникативного таланта это передать. А там, где я не могу увидеть красоты или истины, там для меня их и нет, вот и все. Художник, утверждающий, будто он не понят, почти всегда плохой художник, и вот это, к его несчастью, многим как раз понятно.
– Тут мы сходимся, – сказал я и поднял бокал.
– Я извиняю большинству недостаток таланта, видимо, потому, что мне самому его не так много досталось, – сказал Грааф и едва смочил шампанским тонкие губы. – Но не художникам. Мы, бесталанные, работаем в поте лица своего и платим за то, чтобы они могли резвиться вместо нас. Это честно, и так должно быть. Но пусть тогда хоть резвятся хорошо.
Я уже понял и знал то, что результаты тестов и углубленного интервью только подтвердят. Это тот, кто нужен. Имей «ISCO» или «Mercuri Urval» два года на поиски, им бы все равно не найти лучшего кандидата.
– Знаешь что, Клас? Нам надо потолковать. Диана мне как раз это предложила. – Я протянул ему свою визитную карточку. Без адреса, факса или веб‑страницы, только имя, мобильный номер и «Альфа» в уголке крохотными буквами.
– Я ведь уже сказал… – начал Грааф и взглянул на мою карточку.
– Слушай, – перебил я. – Человек не знает, что для него благо, как говорит Диана. Я не знаю, о чем мы с тобой потолкуем – давай об искусстве. Или о будущем. Или о ремонте домов – у меня есть, кстати, парочка мастеров на примете – лучшие в Осло и берут умеренно. Но потолковать нам надо. Как насчет завтра, в три?
Грааф мгновение смотрел на меня, улыбаясь. Потом погладил подбородок тонкими пальцами.
– По‑моему, изначальная идея визитных карточек – снабдить получателя информацией, нужной для нанесения визитов.
Я достал конклиновскую авторучку, написал офисный адрес на обороте визитки и проследил, как она скрылась в пиджачном кармане Граафа.
– Надеюсь, мы потолкуем с тобой, Роджер, но теперь мне пора домой – набраться сил, чтобы ругаться с моими столярами по‑польски. Мой привет твоей очаровательной жене.
Грааф четко, по‑военному, откланялся, повернулся на каблуках и направился к двери.
Я все еще смотрел ему вслед, когда подошла Диана:
– Ну как, любимый?
– Роскошный экземпляр. Взгляни хотя бы на походку. Хищник семейства кошачьих. |