Михаил вздохнул глубоко, прошелся возле нас с Надеждой, головой покачал:

– Теперь я вижу не зря тебя из армии турнули. Ладно, пошли, а то нас уже ждут, наверное. Подхватил под руку Надежду, пошел быстрым шагом. Я хотел рассказать ему, как и при каких обстоятельствах я встретился с министром обороны, но такое высокомерие друга, его нежелание даже вникнуть в смысл моего сообщения обидело, и я махнул рукой, решил ничего не объяснять, а оставить его в этом заблуждении. «Пусть думает, что я такой уж враль. Господь с ним!» И я спокойно шагал сзади.

К счастью, инцидент этот в некотором роде разрешился, и самым неожиданным образом. В квартире Михаила мы застали тех же его друзей, которых однажды встретили у него и с которыми у меня сложились не очень-то хорошие отношения. Помнится, я что-то сказал им крамольное и они косились на меня и недоумевали, как это у Панова, такого важного и ответственного человека, такой несерьезный друг. Михаил и на этот раз, как бы забегая вперед, предупреждал друзей о моих возможных крамольных рассуждениях. Кивая на меня, говорил:

– Он у меня либерал, чуть ли не анархист, – и вот докатился: студентом стал. Вся жизнь под откос пошла, семью на стипендию посадил.

И – ко мне:

– Сколько тебе платить будут?

– Двести двадцать. На хлеб хватит. И картошку будем покупать. Правда, уж есть ее придется без масла.

– Вот! А все твой либерализм. Сам не знаешь, чего ты добиваешься.

Расселись за столом. Яства тут были самые изысканные: белая рыба, семга, минога, и мясо холодное. И разные заливные блюда. А уж что до вина – целый гастроном! Все были веселы, предвкушали такой пир, который не во всяком ресторане можно устроить.

Речи следуют восторженные: поздравляют, предрекают еще и не такой взлет по службе. Кто-то сравнил Михаила с Ермоловым, а кто-то с Наполеоном. Никто, конечно, не заикнулся о том, что во время войны Панов хотя и воевал хорошо, но дальше капитана не пошел. Это уж потом, когда стал личным летчиком Ворошилова, а затем Георгиу Деж и Петру Гроза – тогда на его плечи быстро полетели звезды. В три года до подполковника дошел.

Я вспоминал свою службу. На войне она не гладко протекала, трудно складывалась. Был летчиком, а потом из-за нехватки самолетов в артиллерию перевели. А тут хотя и скоро командиром отдельного подразделения стал, то есть батареи, но со званиями не везло. Разные чрезвычайные происшествия, словно палки в колеса, летели. И звания и награды из-за них откладывались. Впрочем, орденов и медалей я имел не меньше Михаила. А уж что до карьеры, он, конечно, под небеса взлетел.

– О чем вы задумались? – неожиданно спросил меня сидевший рядом генерал-майор авиации. Я по прошлой встрече помню, что он был каким-то крупным политическим работником в летных войсках Московского округа.

– Вспомнил детство наше в Сталинграде. У меня-то и тогда жизнь не ладилась, а Михаил – он, слава Богу, в хорошей семье рос и сам был отличником в школе и комсомольским активистом. Я рад за него. Он со своими способностями и генералом, таким вот как вы, скоро станет. Дай-то Бог!

– Вы Бога часто поминаете. Верите что ли?

– Верь не верь, а без Бога-то, наверное, ничего бы и не было.

– Иван! – вдруг рявкнул Михаил. Он услышал наш разговор о Боге и решил меня приструнить. – Ты опять за свое. Ну, какой Бог! Что ты еще мелешь!…

Генерал ему возразил:

– Нет, Михаил, сейчас многие люди о Боге задумываются. Меня вот как судьба тиснула, я тоже подумал. Ну, сам посуди: мне сорок два года, а меня вот тоже, как его,– за борт.