— Симпатичная… Параллельный выход в противофазе! Никаких искажений вплоть до тридцати тысяч герц. Одних низкочастотных колонок — четыре! Восемь — высокочастотных. Трансформаторы ручной работы. Алмазный звукосниматель, идеальная кинематика! — Он поставил пластинку на проигрыватель и, не удержавшись, добавил: — Способна крутить восьмитонный груз без потери скорости хотя бы на десятую процента! Неплохо?

— Угу.

Зазвучали «Дафнис и Хлоя»… Добрая половина фонотеки загадочным образом испарилась — в основном современные аранжировки или эксперименты с ударными. Миссис Притчет предпочитала добротных классиков: Бетховена, Шумана, тяжеловесные концерты, привычные для слуха человека пуританских устоев. Утрата любимой коллекции Бартока привела Джека в страшное уныние. Вещи Белы Бартока лучше всего ложились Джеку на душу, отзываясь самым интимным переживаниям. Нет, жить в мире миссис Притчет нельзя — старуха пострашней Тетраграмматона.

— Как теперь? — почти машинально спросил он, убавив свет лампы почти до нуля. — Больше не бьет в глаза?

— Она и не била, Джек! — откликнулась Силки. Смутное беспокойство отразилось у нее на лице. — Странно… Я не вижу, куда идти. Боюсь, упаду!..

— Упадешь — так найдем! — усмехнулся Гамильтон. — Что будешь пить? Где-то тут оставалась бутылочка виски.

Дернув дверцу бара, он опытной рукой пошарил внутри. Пальцы обхватили горлышко бутылки. Одновременно он нагнулся за стаканами. Бутылка показалась подозрительно легкой — ближайшее ознакомление подтвердило отсутствие выпивки.

— Тогда хлебнем мятного ликера, — вздохнул Джек. — О’кей?

«Дафнис и Хлоя» уже наполняли полутемную комнату великолепием страсти и неги. Джек подвел Силки к тахте и усадил девушку. Она послушно взяла рюмку ликера и чинно пригубила. Джек с видом судебного эксперта на месте преступления расхаживал взад-вперед, то регулируя звук, то убавляя свет. Потом взбил подушку на тахте, убедился в том, что дверь заперта на ключ. Сверху слышалось, как Марша суетится на кухне. Что ж, сама виновата…

— Закрой глаза и расслабься! — приказал он Силки.

— Я расслабилась!.. — В ее голосе по-прежнему звучал испуг. — Этого, что ли, недостаточно?

— Конечно, конечно, — мрачно согласился Джек. — Все просто замечательно. Послушай, а что, если ты сбросишь обувку и сядешь по-турецки? Вот увидишь, Равель будет восприниматься совсем по-другому.

Силки послушно сбросила белые кроссовки и, подтянув ноги, уселась по-восточному.

— Очень мило, — проговорила она с грустью.

— В сто раз лучше, правда?

— Ага.

И тут неожиданный приступ отчаяния накатил на Джека.

— Все бесполезно, — подавленно забормотал он. — Ничего не получится!

— Что не получится, Джек?

— А, не важно!

На пару минут повисло гнетущее молчание. Потом Силки тихо и осторожно тронула Джека за руку:

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

— Я виновата?

— Немного. Так сразу не объяснишь.

Чуть поколебавшись, Силки сказала:

— Можно тебя спросить?

— Конечно. О чем угодно.

— Ты бы хотел…

Голос девушки звучал едва слышно. В сумерках ее широко распахнутые глаза напоминали две тусклые звездочки на затянутом тучами небе.

— Джек, хочешь меня поцеловать? Один только раз?

Джек крепко обнял девушку и притянул к себе.