– Еще до полудня, – негромко ответил тот. – Король в хорошем настроении, но от вина отказался.

Судя по всему, Филипп назначил кому-то в Лузарше очень важную встречу и хочет сохранить голову трезвой. Если бы речь шла о женщине, то властитель Франции, славившейся своим пристрастием к виноградной лозе, не стал бы себя ограничивать.

Прежде чем предстать перед королем, Глеб отцепил меч, снял кольчугу, гамбезон, нательную рубаху и смыл с себя дорожную грязь. Прислуживал ему паж Гвидо, сын шевалье де Шамбли, которому Глеб обещал сделать из юнца хорошего воина. Пока что четырнадцатилетний Гвидо оправдывал возлагавшиеся на него надежды. Еще годик и можно будет переводить его в оруженосцы.

– Сержант Бушар привез тебе письмо, шевалье, – шепотом сообщил Гвидо, кося при этом хитрым глазом на двери.

– От кого?

– Сказал, что от дамы, но имени ее не назвал.

– Письмо у тебя? – строго спросил Глеб. – Надеюсь, ты в него не заглядывал?

Самым крупным недостатком Гвидо де Шамбли было умение читать. Если бы сын благородного отца собирался пойти по стопам папы Урбана, это пошло бы ему на пользу, однако для шевалье грамота только обуза.

– Так ведь ты, благородный Глеб, читаешь не только по латыни, но и по-гречески, – слегка обиделся на выговор Гвидо.

– А кто тебе сказал, паж, что это мое достоинство, – усмехнулся шевалье. – Подай лучше свежую рубашку и котту.

– Какого цвета котту подать – лазоревую?

– Коричневую, Гвидо, – наставительно заметил Глеб. – Я иду на встречу с королем, а не на свидание с дамой.

– Сир Филипп ждет чужаков, – предупредил паж. – С той стороны Рейна. Вот я и подумал, шевалье, что поверх котты тебе следует надеть пелисон, отороченный мехом куницы.

– Про чужаков тебе Бушар сказал? – насторожился Глеб.

– Да.

– Хорошо, – кивнул шевалье. – Подай пелисон. И скажи сенешалю, чтобы собрал в замке всех моих сержантов.

– Будет сделано, сир, – склонился в поклоне паж.

Глеб проводил расторопного Гвидо взглядом, а потом перевел глаза на оружие, развешанное по стенам. Являться к королю Филиппу с тяжелым мечом у пояса было бы неразумно, а потому шевалье выбрал короткий клинок, доставшийся ему от отца. На Руси такие ножи называли «засапожниками» и носили их обычно за голенищем.

Филипп сидел за столом, способном вместить полусотню человек, и с интересом разглядывал узоры на прокопченных стенах. Своим происхождением эти узоры были обязаны копоти из камина, а отнюдь не художникам и никаких любопытных сведений не несли.

– А в Италии стены вилл украшают рисунками, – сообщил король склонившемуся в поклоне шевалье.

Филиппу уже давно перевалило за сорок. Он сохранил гибкость фигуры, но его некогда пышная светлая шевелюра значительно поредела. Зато зубы короля были по-прежнему великолепны, а потому и улыбка, которой он встретил своего вассала, вышла на редкость доброжелательной. Шевалье де Руси в королевскую доброту не поверил. Филипп, не в обиду ему будет сказано, отличался редкостным коварством и не раз ставил в неудобное положение не только своих врагов, но и друзей. Впрочем, добродушному королю вряд ли удалось бы надолго задержаться у власти при таком обилии спесивых вассалов.

– Папа Урбан отлучил тебя от церкви, сир, – с порога выдал одну из главных своих новостей Глеб.

– Кто бы мог подумать! – притворно удивился Филипп. – Как меняются люди, стоит только им поменять имя и положение.

– Что не дозволено Эду де Шатийону, то дозволено папе Урбану, – согласился с королем шевалье.