Какая-то девчушка, чуть помладше его самого, непочтительно подняла голову, чтобы видеть их грозную процессию. Распростертые тела не кончались, покрывая площадь до дальних построек. 
	 
	Кельмомас шел по ожившей земле. 
	 
	И он был среди них, в самой гуще, осторожно ступал вперед, не более чем разукрашенная драгоценными камнями тень за щитом из безжалостных людей в кольчугах. Имя. Молва и надежда. Божественный ребенок, вскормленный грудью Империи, помазанник Судьбы. Сын аспект-императора. 
	 
	Он понял, что они о нем ничего не знают. То, что они видели, чему молились и на что уповали, было выше их разумения. 
	 
	«Никто о тебе ничего не знает», — сказал тайный голос. 
	 
	«Ни о ком никто не знает». 
	 
	Кел глянул на мать и поймал пустой невидящий взгляд, который всегда сопровождал ее самые тягостные раздумья. 
	 
	— Мама, ты сейчас о ней думаешь? — спросил он. 
	 
	В их разговорах «она» всегда значило «Мимара», ее первая дочь, та, которую она любила отчаянно — и ненавидела. 
	 
	Та, которую тайный голос в свое время велел ему отослать. 
	 
	Императрица улыбнулась ему с каким-то печальным облегчением. 
	 
	— И еще беспокоюсь о твоем отце и братьях. 
	 
	То была ложь, и Кельмомас отчетливо это видел. Она волновалась из-за Мимары — до сих пор, после всего, что он сделал. 
	 
	«Надо было убить эту суку», — сказал голос. 
	 
	— Когда отец вернется? 
	 
	Ответ он знал не хуже ее, но где-то в глубине души понимал, что матери не только любят своих сыновей; не меньше этого им нравится выполнять роль матери — а выполнять роль матери означает отвечать на детские вопросы. Они прошли еще несколько ярдов, окруженные пеленой молитв и шепотов, прежде чем она ответила. Кельмомас вдруг понял, что сравнивает ее с бесконечным множеством камей, на которых она была изображена молодой — в дни Первой Священной войны. Пожалуй, она раздалась в бедрах и скрытая под слоем белой краски кожа была уже не такой гладкой, но о красоте Эсменет все еще слагали легенды. Семилетний мальчик не мог себе представить никого прекраснее. 
	 
	— Еще нет, Кел, — ответила она. — Пока не завершится Великая Ордалия. 
	 
	Он чуть не схватился за грудь — так сильны оказались и боль, и радость. 
	 
	«Если у него не получится, — сказал тайный голос, — он погибнет». 
	 
	Кажется, впервые за весь день Анасуримбор Кельмомас улыбнулся искренне. 
	 
	Везде вокруг были коленопреклоненные люди, чьи спины переломил почтительный страх. Целое поле ничтожного человеческого племени. «Благослови… благослови….» — неслось отовсюду бормотание, словно в лазарете. И вдруг — одинокий истошный выкрик: 
	 
	— Будь проклят! Будь ты проклят! 
	 
	Один сумасшедший сумел как-то пробиться сквозь щиты и клинки, рванулся к принцу и упал пронзенный, с ножом в руке, в котором отражалось ясное небо. Стражи-Столпы обменялись отрывистыми возгласами. Людские толпы отпрянули и вскрикнули. Мальчик успел заметить сражающиеся тени. 
	 
	Наемные убийцы. 
	 
	 
	 
	 
	Глава 1 
	 
	Сакарп 
	 
	        Под стеной, окружившей поверженный град, 
	 
	 
	 
	        Жены плачут, мужья вечным сном тихо спят. 
	 
	 
	 
	        Лишь бежавшие живы — немного их, тех, 
	 
	 
	 
	        Кто знал град сей, что Мог-Фарау низверг[1 - Перевод М.                                                                     |