— Филя, Степашка, фас! — Катя спустила волкодавов, мастиффы грозно зарычали, оскалили страшные клыки, а уже через минуту, жалобно визжа и поджимая хвосты, пустились наутек зализывать раны: один — лишившись пол-уха, другой — ковыляя на трех лапах. Победа была полной.

— Ну так чья взяла? — Начальство улыбнулось генералу из Москвы, сделало великодушное лицо. — Может, хотите матч-реванш?

— Не сейчас. Нам еще нужно кое над чем поработать. — Тот сделался суров, сухо попрощался и, построив подчиненных, принялся немедленно повышать их мастерство. — Равняйсь, смирна! Приказываю совершить пеший марш-бросок до города, форма — голый торс! Кабысдохов на живодерню! — Придерживая фуражку, он забрался в автобус и, высунувшись из окна, грозно рявкнул: — За мной!

Хмурилось осеннее небо, упруго хлестал дождь, чавкала глина под разъезжающимися ногами. Предчувствуя скорые перемены в судьбе, скулили гвинейские мастиффы.

— Да, тяжелая у них в столице служба. — Проводив гостей долгим взглядом, начальство вдруг рассмеялось, хлопнуло Плещеева по плечу: — Ну, Сергей Петрович, молодец, надрал москвичам задницу. Удачный сегодня день, памятный.

Из-под козырька генеральской фуражки его глаза светились счастьем.

— Все, братцы, по машинам, отвоевались. — Плещеев кивнул своим, и в это время проснулась его сотовая труба. Звонила Пиновская. Ее голос звенел от радости и был полон оптимизма:

— Сергей Петрович, кажется, я крепко ухватила этого Башурова за яйца.

Видно, и вправду сегодняшний день был удачным.

«Где искать французских туристов? Куда завела жажда приключений? Чем они заплатили за любовь?» Хованский сбросил на пол газеты недельной давности и вытянулся на влажной от пота простыне. О факте нападения на гробницу Тутанхамона в прессе не говорилось ничего, видно арабам невыгодно было поднимать шум. Зачем? Только туристов отпугивать…

«Ну и жара». Штабс-капитан притушил папиросу о спинку кровати, рывком поднявшись, сунул хабарик за ухо и с тоской посмотрел в окно на царящую у причалов суету. Вот уже сутки в ожидании парохода на Марсель он изнывал в паршивом портовом притоне, грязном, полном воров и проституток, с названием, однако, более чем благозвучным: «Жемчужная услада Египта».

Вчера вечером здесь брабантским методом, то есть горлышком разбитой бутылки, расписали насмерть шикарную красотку, не пожелавшую отдаться за предложенную сумму. Ночью верещал в агонии задолжавший сутенер, зарезанный чилийским приемом — опасной бритвой, спрятанной в курчавой негритянской шевелюре. А уже под утро в дверь номера Семена Ильича начали остервенело ломиться:

— Жаннетта, открывай! Мы заплатим двойную таксу!

Продолжалось это, правда, недолго, за Жаннетту сегодня был разъяренный Хованский, который с ходу надавал пиздострадальцам по мозгам, и те на карачках отползли. Тем не менее день был с утра испорчен. Сколько потом Семен Ильич ни ворочался, было не заснуть, в голову лезла всякая гадость. Глядя сквозь грязное стекло на разлагающийся под окнами собачий труп, он даже вспомнил порешившего себя родителя. Может, плюнуть на все да по стопам любимого отца?

Состояние дел действительно было неблестящим. Финансов осталось мало, запас энтузиазма тоже подходил к концу, а главное, американский дядюшка, любитель погребальной утвари, судя по всему, был человеком непростым.