— Зачем же вы за талию?..

— Это не я-с. Это, верно, вон тот мерзавец своими лапами… Могу ли я допустить такое невежество при публике? Я человек с образованием.

— В бытность мою в Париже я видел кормление бегемота, — продолжает франт. — Разинет он свою пасть, — а ему каравай хлеба туда, фунтов в двенадцать, — и как не бывало. В один миг проглотит. Там бегемот огромный, величиной вот с это здание. Я сам раз на пятьсот франков одного хлеба… Увлекся, вздумал накормить его и не мог.

— Неужели на пятьсот франков скормили? — дивится дама.

— Даже больше. У меня вообще пылкая натура. А тут все равно, что игра. Я в азарт вошел. Мне хотелось его досыта накормить. Сую ему, а он ест. Добьюсь, думаю, когда он отвернется от хлеба и перестанет есть, но так и не добился. На меня весь зоологический сад пришел смотреть… Ву компрене… всякому интересно, как богач, русский… В Париже нами очень интересуются. Там один англичанин бегемоту все свое состояние скормил на хлебе.

— Сумасшедший!

— Ужасти, ежели эдакая скотина во сне приснится! — покачивает повязанной головой купчиха в длинных серьгах.

— А чувствуй, что это простая свинья, а не бегемот — вот и не приснится, — советует муж. — Сейчас вон барин рассказывал, что в заграничных землях на них по рекам ездят, а потому они по-тамошнему речными лошадями называются. Запрягут их парой в барку — вот те и пароход.

— Ни в жизнь бы, кажись, на таком звере не поехала.

— Жрецы ездят… Попы ихние. Ведь это в Египте, и по реке Нилу… В фараоновой земле, — поясняет чиновник.

— Мавра Тарасьевна, браслетку береги! Здесь живо с руки слизнут! Вон у одного барина сейчас платок выудили из кармана и лорнетку с носа хотели сдернуть.

— Не тревожьтесь, Захар Захарыч, у меня рука на сердце… А это, Захар Захарыч, что за зверь, вот что рядом-то развалившись?

— Носорог… Нажрался, лежит и отдыхает. Вот ему теперь только цигарку в зубы.

— А что же у него рога я не вижу, ежели он носорог?

— А вон на носу нашлепка — это рог и есть. Щенок еще, сказывают, так не отрастил еще настоящего-то инструмента. А может быть, и подрезали, чтоб не бодался. Тут все без рогов. Мерблюд тоже без рог и даже на хвосте стрелы нет.

— Коли нашлепка у зверя вместо рога, то нечего его и носорогом называть, — с неудовольствием говорит купчиха.

— Этот носорог, сударыня, потому пока без рога, что он еще холостой. А вот как женится, так и рог у него не замедлит вырасти, — острит какой-то молодой человек в соломенной шляпе. — Жена сейчас ему рог наклеит.

Протискались две барышни, сунулись и отскочили прочь.

— Фу, какое бесстыдство! Кверху брюхом!.. — сказала одна.

— Мари, Мари, куда же ты? Ведь это звери, — остановила ее подруга. — Носорог… Ну, что же такое? Разве можно от него ждать приличий…

— А вот, барышни, он сейчас для вас халат наденет, — замечает купец, тыкает жену в бок и говорит: — Лицезрение звериным образом натешила — ну, и пойдем теперь китайские травы за здоровье зверей хлебать.

— Только с букивротами.

— Можно и с букивротами, — соглашается купец и, взяв жену под руку, отводит ее прочь от клеток.