Изменить размер шрифта - +
И не только испарения, но и все звуки, и не только звуки, но и мысли тоже, потому что каждая мысль сразу будто просачивалась из головы по каким-то порам в черепной коробке и устремлялась в небо, вверх, все выше. Питеру даже показалось, что он видит эти свои мысли: они висели редкими облачками около яркого, но почему-то совершенно не слепившего глаза и не жаркого солнца, стоявшего высоко и, похоже, прекратившего свое движение по небу.

Чей-то голос позвал Питера, и он пошел вперед. Тяжелый, но чистый воздух доходил ему уже до шеи, а потом поднялся выше. Питер утонул в нем, и все дальнейшее, казалось, происходило не с ним, а лишь с его сознанием, все запоминавшим, но ни во что не способным вмешаться.

Посреди луга трава оказалась скошенной. В траве стояла странная дверь — обычная коричневая дверь с медной ручкой в форме головы льва. Не было видно ни собаки, ни Инги, и сознание, оставшееся от Питера, знало, что они уже там, за дверью, и ему тоже нужно попасть за эту плоскость, которую дверь всего лишь обозначала.

Питер толкнул дверь и вошел.

 

За дверью оказалась большая пустая круглая комната без потолка. Вместо потолка светили звезды. Они мерцали так отчаянно и вразнобой, что у Питера закружилась голова — он никогда не видел, чтобы мерцание было таким сильным. Что-то происходило с ним, когда он смотрел вверх, он будто поднялся над поверхностью пола, но не полетел, звезды лишили его опоры. Ноги болтались, как тряпичные, и Питер испугался — не за себя, а за Ингу, вошедшую первой. И собака… куда делась собака? Ее тоже не было видно, а лая Питер не слышал.

— Инга! — позвал он, и голос прозвучал, как ему показалось, лишь в его сознании. — Инга, где ты? — крикнул Питер, но в плотном теплом воздухе слова падали оземь и разбивались, не прозвучав.

Тело его поднялось выше, звезды приблизились, хотя и остались мерцавшими точками. Питер почему-то знал, что должен сделать нечто простое, и тогда он окажется в мире, о котором всю жизнь мечтал, ради которого жил. Но он даже представить себе не мог, как следовало поступить. Будь у него простой выбор — один вариант из двух или трех, — он мог подбросить монетку, хотя и презирал людей, которые таким образом решали любые проблемы, но сейчас Питер готов был на все, и монетка лежала у него в кармане…

— Нет, — произнес он. Что — нет?

Спросил ли он себя сам или голос, прозвучавший в сознании, принадлежал кому-то другому?

— Нет, — повторил Питер, — не для того я здесь, чтобы бросать монетки. За себя я решаю сам.

Его уронили, выпустили из широких ладоней, поддерживавших Питера над землей. Приложился он крепко, особенно досталось копчику, боль пронзила тело, и Питер подумал, что не сможет встать, но, к собственному удивлению, вскочил на ноги и обнаружил, что мир вокруг него изменился.

По-прежнему в небе мерцали звезды, но стены исчезли. Не было ни луга, ни стоявшего за ним леса, но почему-то Питер был уверен в том, что находится все там же, неподалеку от Баимова, просто Долина приобрела свой истинный вид, не скрытый под травой, за деревьями и руслом речушки. Огромная, трех километров в диаметре, чаша, будто когда-то сюда упал гигантский метеорит, а может, здесь был кратер давно потухшего вулкана.

— Красота какая! — сказал рядом тихий голос, и Питер обернулся, ожидая встретить взгляд Инги, живой и невредимой.

Девушка действительно стояла в отдалении и улыбалась, но говорила не она, у ног Питера вертелся Фасси и шепеляво бормотал:

— Какая красота, так красиво не может быть в настоящем мире, здесь все придумано, все как надо, здесь можно жить…

— Фасси, — сказал Питер, — помолчи. А лучше — полай немного, это для тебя более естественно.

Быстрый переход