Рана заживала так хорошо, что не было необходимости в перевязке, но Ола подозревала, что Гибсону нравилось ухаживать за ней и до последнего момента ему не хотелось расставаться со своими властными и почетными полномочиями.

— А теперь, мисс, вам надлежит одеться, — сказал Гибсон, — для вас приготовлено особенное платье.

— Платье! — воскликнула в удивлении Ола.

— Да, мисс. Его светлость купили его сегодня, я дал ему точные размеры, поэтому было бы странно, если бы оно не подошло вам.

Ола была поражена не только новым платьем в подарок, но и тем, что маркиз проявил столько заботы о ней.

Она также радовалась, что их женитьба свела на нет злобные намерения Жиля и что между маркизом и королем сохранятся прежние добрые взаимоотношения.

Однако теперь ее больше заботила не столько его общественная жизнь, сколько то, как она навязала себя маркизу, который стремился освободиться от нее, — от этих мыслей ее охватил стыд и она пришла в отчаяние.

Она стала для него обузой не только на время путешествия, но на всю жизнь!

Когда Гибсон возвратился к ней в каюту с платьем в руках, она подумала лишь о том, что маркиз не только старался, по его словам, «выйти из трудной ситуации», но и каким-то странным образом ее приукрашивал.

Платье было прелестным, а надев его, она увидела, что выглядит точь-в-точь как невеста: легкой, воздушной, неземной, подобно сказочной принцессе.

Длинное платье касалось пола сзади и оканчивалось шлейфом, а корсет обхватывал грудь и сужался в талии; белая газовая ткань платья была украшена серебристыми лентами, обвивавшими цветы флердоранжа.

Платье напоминало кустарник золотистой мимозы, усеянный яркими цветами, которые она видела вместе с маркизом, сверкающий мерцающим солнечным светом, словно исходящим с самих небес.

— Оно сидит на вас, как влитое, мисс! — воскликнул Гибсон.

Ола знала, что он восторгался не только ею, н6 и своим умением проделать столь точные измерения.

Он вышел из каюты и вернулся с венком из флердоранжа, такого же, как и на платье, и с кружевной вуалью, тонкой и легкой как паутинка.

Ола позволила ему набросить вуаль на ее яркие волосы и возложить ей на голову свадебный венок. Она знала, что этот наряд очень идет ей, подчеркивая чистоту и невинность невесты.

— Жаль, мисс, что вы не можете надеть одну из тех диадем, которые лежат в сейфе его светлости в Элвине, — сказал Гибсон. — Они так хороши, и есть еще изумруды, которые вам очень подойдут, когда вы поедете на бал, — Мне вполне достаточно и флердоранжей, — тихо сказала Ола.

Она считала, что с ее стороны было бы самонадеянно и нескромно когда-либо надеть семейные драгоценности маркиза. Ей также не хотелось сегодня открывать свой кейс с украшениями.

Интуиция подсказывала ей, что, поскольку ее свадьба была столь странной и необычной, то все, что с ней связано, должно быть очень скромным.

Это было желанием маркиза, чтобы она выглядела как настоящая невеста, и она подчинялась его выбору во всем.

Выполнение его воли было с ее стороны своеобразным жестом извинения перед ним, и она не знала, поймет ли он это или нет.

Когда она наконец была готова, ей внезапно стало страшно выходить из каюты, потому что, войдя в салон, она могла увидеть нахмуренное лицо маркиза, недовольного предстоящей неприятной церемонией.

«Может быть, он захочет убежать, как это всегда делаю я, когда дела складываются слишком плохо», — размышляла она.

Она вспомнила, что они уже женаты, хотя об этом никто на яхте ничего не знает, кроме капитана.

Она не находила никакого оправдания, чтобы избежать венчания, и лишь по настоянию Гибсона Ола гордо вошла в салон.

Как она и ожидала, маркиз был уже там, и она поразилась, увидев его в вечернем костюме.