– Январь девятого. Точно не могу сказать, какое число было…

– Ого! Ты, что ли, в прорубь нырял, не пойму?

– Да нет, зима тёплая была… Ну, будет, в общем. Плюсовая температура. Терпимо!

– Видать, была причина, ёлы-палы.

– Была… – немного помолчав, ответил я и от воспоминаний передёрнулся всем телом. Я так быстро начал забывать всё, что со мной было ещё вчера, что даже сам удивился.

Гена протянул мне чистую одежду. Выглядел я в ней, мягко говоря, забавно. Старомодные джинсы-варёнки, неизвестно как сохранившиеся в достойном состоянии, цветастая рубашка с остроконечным воротником и советские линялые кеды. Впрочем, последние и по сей день не теряли своей актуальности. Гена смущённо пожал плечами, как бы извиняясь, что не нашлось более приличной одежды, а вслух добавил:

– Нет, я понимаю, ёлы-палы, одёжа – не фонтан, но твоего размера у меня ничего другого…

– Гена… – Я с улыбкой посмотрел на смущающегося великана. – Если бы ты знал, как я тебе за всё благодарен, ты даже не думал бы ни в чём оправдываться. Одежда – бомба! Честно! Я обязательно верну. Мне только домой поскорее попасть бы. Ждут меня там… Или, наоборот, я жду… Короче, поеду я. Спасибо тебе огромное за всё!

Я подошёл к нему и крепко пожал большую мозолистую руку. Даже обнять хотел, но не решился и просто хлопнул по плечу. Он сунул мне купюру:

– На проезд. А то в электричках сейчас контролёры суровые.

Я ещё раз поблагодарил его и, распрощавшись, хотел было уйти, но, вспомнив известный голливудский фильм о путешественниках во времени, улыбнулся и добавил:

– Наши дома «Бешикташу» четыре мяча заклепают, а турки гол престижа на девяностой смогут отыграть. Делай ставку! Не прогадаешь!

До станции добирался бегом.

Часть вторая. Пластмассовый мир

Ты представить себе не можешь, на что способен человек, который наконец-то понял, что у него нет другого выхода…

Если есть вход, то есть и выход. Так устроено почти всё. Ящик для писем, пылесос, зоопарк, чайник… Но, конечно, существуют вещи, устроенные иначе. Например, мышеловка.

Глава 11. Погань

В вагоне было душно, сильно пахло потом. Даже настежь распахнутые форточки не спасали. Несмотря на неподражаемый придурковатый вид, приобретённый благодаря экстравагантной одежде, попутчики на меня особого внимания не обращали. Это вполне устраивало. Я сидел у окна и с удовольствием рассматривал проносящиеся мимо пейзажи, залитые знойным летним солнцем. Создавалось странное впечатление, будто я попал в другой мир. В нём не было места горю и страданиям, разочарованиям и боли. Не было места смерти. Не было места безысходности… Было только солнце, безоблачное небо и жизнь. Я ехал к самым дорогим, самым любимым людям, которых уже не надеялся вернуть. Ещё каких-то полдня назад не надеялся. Да что там! Ещё полдня назад я жить не хотел! И вот теперь, сидя в душном вагоне, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Этот безумный контраст сводил с ума, подмывал вскочить с места и бежать вприпрыжку по электричке вперёд только затем, чтобы стать хоть немного ближе к дому, который вдруг перестал быть пустым.

Размышляя над всем этим, я улыбался, сам того не замечая. Но, видимо, это заметила грузная женщина, сидевшая напротив и уставившаяся на меня бесцеремонным пристальным взглядом. Ощутив его на себе, я переключил внимание на попутчицу и приветливо улыбнулся ещё шире. Она, не меняя каменного выражения лица, ещё несколько секунд всматривалась, а затем чуть слышно, видимо, чтобы больше никто её слов не расслышал, прошипела:

– На себя посмотри, урод худосочный! – Последние слова она растянула, подчеркнув тем самым особо пренебрежительное ко мне отношение.