Настоящий рай. Если вам не нужен доступ к аэропорту.

Но сегодня он мне не нужен. Убивая время до ужина, я не спеша иду мимо магазина лыжной экипировки и мимо ларька с мороженым. У меня столько ностальгических воспоминаний, связанных с этим городом, — оттого, наверное, что он мой. Когда ты младший из шестерых детей, то ничего своего у тебя нет. Думаю, именно поэтому я и пошел в хоккей — вся моя семья увлекалась футболом. До тех пор, пока меня не пригласили в «Элитс», на камни Адирондака не ступала нога ни одного Каннинга. Покинуть родительское гнездо, чтобы приехать сюда, для меня, тинейджера, было по ощущению как полет на Луну.

Сейчас четыре. Есть время пробежаться или поплавать, но сперва мне надо переодеться.

Все дети и тренеры живут в старом общежитии, построенном к Зимней Олимпиаде-1980 для европейских спортсменов. От катков до него минут пять. Взбежав по ступенькам, я прохожу мимо доски с именами былых обитателей этого дома и перечислением завоеванных ими наград, но не задерживаюсь. Несколько лет в этом городе — и вы начнете забывать впечатляться.

Моя комната находится на втором этаже, и я всегда поднимаюсь туда пешком, предпочитая лестницу старому, скрипучему лифту. В полутемном холле пахнет мастикой и цветущей снаружи сиренью. А еще чуть-чуть грязными носками. В здании, целиком заселенном хоккеистами, без этого никуда.

Шагах в десяти от двери, уже с ключами в руках, я вдруг замечаю неподвижно стоящего человека. Одного этого хватает, чтобы напрячься. А потом я узнаю́, кто это.

— Иисусе!

— Вообще я по-прежнему отзываюсь на Веса, — говорит он, отталкиваясь от стенки. — Или на Райана. Ну, или на дубину.

— Ты… — Мне немного страшно произносить эти слова, ведь он так долго от меня отгораживался. — …Мой сосед?

Чтобы чем-то занять свои руки, я открываю дверь. Чувствую, как внизу живота зарождается бурлящая волна радости. Сама идея о еще одном сумасшедшем лете в компании Весли… не верится, что это может быть правдой.

— Ну… — В его голосе — непривычная осторожность. И поскольку теперь из открытой двери в холл проникает свет, у меня появляется возможность по-нормальному увидеть его лицо. Он чем-то встревожен. Глаза запали, челюсти, обычно развязно-расслабленные, крепко сжаты.

Чудно́.

Я вваливаюсь в комнату и бросаю ключи на кровать.

— Я на пробежку. Хочешь, пошли со мной. Насколько я понимаю, ты приехал к Пату тренировать, иначе тебя бы тут не было.

Он кивает. Но когда я начинаю снимать толстовку, засовывает кулаки в карманы и отворачивается.

— Только нам надо поговорить.

— Окей. — О чем? — Можно, пока будем бегать. Если ты не растолстел после своей великой победы.

— Ладно. — Хмыкнув, он забирает из холла большую спортивную сумку.

— Пат еще на тренировке сказал что-то насчет соседа. Он ведь тебя имел в виду, да? Он просто решил развести интригу?

Стоя ко мне спиной, Вес кивает. Потом стягивает через голову свою выцветшую футболку. И боже, он реально громадный. Сплошные бугристые мускулы и татуировки.

Я и забыл, что в наше последнее лето здесь мы были еще пацанами. Тинэйджерами. Кажется, будто это было вчера.

— Нормальная у тебя комната, — отмечает он, переодеваясь в майку и спортивные шорты.

Это правда. Вместо двухъярусной койки здесь две встроенные в стенные ниши кровати, а между ними — свободное пространство приличной величины.

— Тренерам дают комнаты попросторнее. Шикую уже три года.

Он разворачивается ко мне.

— С кем жил?

— С кем придется. — Я натягиваю беговую футболку, затем переобуваюсь в кроссовки.