В лучах фар возникает черная фигура отца Дамроша, регулирующего движение.

— До свидания, Люси.

— До свидания, до свидания.

Приветствуя священника, отец поднимает кепку. Священник машет в ответ.

— Доброй ночи.

Люси захлопывает дверцу.

— Пока! — кричит она отцу Дамрошу, и машина срывается с места.

— Поздравляю с возвращением в цивилизацию, — говорит отец.

«Господи, прости его, грешного! Сделай его хорошим! О Иисусе, ведь он только сбился с пути истинного. Направь его!»

— И вовсе не смешно, — говорит она вслух.

— Ну, знаешь ли, я не умею шутить с ходу. — Молчание. — Ну, как провели времечко — возродились душой?

— Перестань.

Они едут молча.

— Надеюсь, ты не простудилась. У тебя голос какой-то простуженный.

— О нас заботились, отец. Это ведь монастырь. Там очень тепло и очень красиво. Так что не беспокойся.

Она не желает ссориться. «О Иисусе, я не хочу быть вредной. Удержи меня!»

— Папа, пойдем со мной в следующее воскресенье.

— Куда, Гуся?

— К мессе. Ну пойдем. Пожалуйста.

Он не может сдержать улыбки.

— Не смейся надо мной, — кричит она. — Это серьезно.

— Ну, Люси, я ведь такой старозаветный лютеранин…

— Но ты ведь не ходишь в свою церковь.

— Ходил мальчишкой. В твоем возрасте ходил.

— Папа, ты не подозреваешь, каким духом ты одержим!

Он отрывает глаза от дороги.

— Кто же это сказал, Гуся? Твой дружок священник?

— Иисус!

— Ну, — говорит он, пожимая плечами, — конечно, никто про себя не знает всего… — И опять улыбается.

— Ведь завтра… Не шути со мной! Не дразнись!.. Завтра ты будешь опять не в себе. Сам знаешь.

— Ну, это не твоя забота.

— Ты опять напьешься.

— Попридержи-ка язык, барышня…

— Но ты не хочешь спастись! Ты отворачиваешься от искупления!

— Ну, хватит, ты, может быть, и очень важная особа в этой церкви, но, знаешь ли, не для меня.

— Ты грешник!

— Хватит, — повторяет он, — слышишь? Хватит! — и сворачивает на дорожку перед домом. — Знаешь, что я тебе скажу? Коли ты вот так себя ведешь после монастыря, тогда, наверное, нам придется крепко подумать, прежде чем пускать тебя туда, несмотря на то, что у нас свобода вероисповедания.

— Но если ты не исправишься, я постригусь в монахини. Клянусь тебе!

— Ах вот как?

— Да!

— Ну, во-первых, я что-то не слышал, чтобы в монахини брали школьниц…

— Как только мне исполнится восемнадцать, я смогу делать все, что угодно! По закону!

— Если в восемнадцать лет, дружок, ты все еще будешь наряжаться, как на святки, ходить с постной физиономией и прятаться от мира, как делают все монахини, насколько мне известно…

Ничего тебе не известно! Сестра Анджелика не прячется от мира. Да и все остальные сестры.