Он нашел Уайти в переулке за парикмахерской Чика в компании какого-то негра и белой автомобильной покрышки. Уайти обнимал покрышку, а цветной парень мерз на цементе. Он сделал все, чтобы оторвать Уайти, разве только не заехал ему под вздох, но тот, видно, затеял с покрышкой роман не на шутку. «Хватит. К черту, — сказал Уиллард, подталкивая его к машине, — брось эту штуку!» Но Уайти устроил сидячую забастовку на обочине тротуара, лишь бы не разлучаться со своей покрышкой. Он сказал, что они с Клойдом шли на огромный риск, доставая эту штуковину, и потом — что Уиллард, ослеп? — она же совсем новая.

Он был тяжелее на пятьдесят фунтов и на двадцать лет моложе, да еще и пьяный, так что Уиллард провозился чуть не полчаса, прежде чем ему удалось оттащить Уайти от покрышки, которую он и его новый дружок «позаимствовали» бог знает где.

Утром — хотя он и был какого-то белесо-мучнистого цвета — Уйти сошел к завтраку вовремя. При галстуке. Тем не менее прошло целых две недели, прежде чем разговор вновь зашел о банковской ссуде, личных сбережениях и собственном деле. И начал его не Уиллард. Как-то субботним днем они с Уайти сидели в гостиной к слушали по радио репортаж, как вдруг Уайти поднялся и, в упор глядя на своего тестя, произнес обвинительную речь: «Вот, значит, как, Уиллард. Один раз оступишься — и прости-прощай новая жизнь!..»

Затем однажды вечером, уже в июне, когда все в доме готовились ко сну, Майра завела было с Уайти разговор о его новой жизни (и ее, кстати, тоже), и это пришлось ему не по душе. Забирая свою Гертруду после сегодняшнего урока, Адольф Мертц поинтересовался — не передумал ли Уайти насчет работы электрика? Дело в том, что один человек из Дрисколл-Фоллс сворачивает дело и по дешевке продает оборудование, грузовик и все прочее. Тут Уайти раздраженно замахнулся брюками и чуть не выбил ей глаз пряжкой ремня. Но он и не думал ее ударить — просто хотел предостеречь, чтобы она не попрекала его тем, в чем он не виноват. С какой стати она болтает об этих планах, когда до их осуществления так далеко? Разве ей не известно, что такое мир бизнеса? На этой стадии об их планах могут знать только он и Уиллард, как бы ее отец ни пытался теперь отвертеться. Если бы дело было в Уайти, он пошел бы в банк хоть завтра. Но Уиллард сперва настропалил его, а теперь отказывается помогать и прямо-таки лишает его уверенности в себе. Да, точно — жизнь в этом доме просто подрывает в нем мужество, так было раньше, и теперь то же самое. Со взрослым человеком обращаются так, словно ему место только в богоугодном заведении. Ясно, он виноват, вали все на него. Но кто плакался, кто жить не мог без папочки только потому, что наступила депрессия и ее муж остался без работы, как, между прочим, и половина страны, черт побери? Кто привел их назад к папочке, который сидит на тепленьком государственном местечке? Кто отказывается ехать с мужем на юг, чтобы начать новую жизнь? Кто? Он? Конечно, всегда он! Только он! И больше никто!

А насчет того, что он ее ударил, — это он говорил, уже вернувшись из кухни с куском льда для ее глаза, — так разве он когда-нибудь хотел сделать ей больно? «Никогда! — кричал он, снова одеваясь. — Никогда в жизни!»

Уиллард влетел в прихожую, когда оскорбленный Уайти во второй раз спускался по лестнице. «Теперь вы тут хоть все стойте день и ночь, — говорил Уайти, застегивая пальто, — и смейтесь надо мной, и судачьте о том, какой я распоследний неудачник, — мне на это наплевать, потому что я ухожу!» По его лицу текли слезы, и вид у него был такой несчастный и удрученный, что Уиллард на миг совершенно растерялся, но тут же его осенило: он понял одну истину, которая ускользала от него все эти пятнадцать лет: «Уайти ни в чем не виноват.