Другой голос, немного дальше, ответил презрительным тоном, не давая себе труда даже перейти на шепот:

— Вы думаете, что это Бретт Холлидей? Может быть. Но мне совершенно начхать.

— Тихо Лью. Если вы не любите его книжки, это ваше право, но он один из наших старейших авторов.

— Это как раз то, в чем я его упрекаю. Продукция Холлидея устарела!.. Я начал писать всего три года тому назад, но тем не менее уверен, что мои тиражи куда больше, чем у него.

Я наполнил свой стакан и медленно повернулся, чтобы взглянуть на людей, говоривших обо мне.

У того парня, который стоял ближе, было круглое свежее лицо, голубые, простодушные глаза. Пшеничного цвета волосы очень коротко острижен. Его взгляд встретился с моим, и он покраснел, как пион.

— Вы Бретт Холлидей, не правда ли? — воскликнул он. — А я Джимми Мэйсон, совсем недавно стал членом Ассоциации. Написал всего лишь две новеллы, но уже работаю над романом.

Мы обменялись рукопожатиями, его пальцы крепко сжали мою руку.

— Желаю вам удачи, Джимми, — сказал я, — но это чертово ремесло, предупреждаю вас.

— Бросьте! — ухмыльнулся его сосед. — Со всем сдуванием друг у друга и прочими штучками любой бумагомаратель, у которого хватает ума понять, что нравится публике, может, не надрываясь, набрать десять-пятнадцать тысяч долларов в год. Посмотрите, что принесло Мэтью Бладу его последнее произведение!

Рядом с Джимми Мэйсоном сидел нервный брюнет с худым, как лезвие ножа, лицом. Его волнистые черные, как и усы, волосы были посередине разделены пробором. На шее — узкий галстук в красный и белый горошек. Никогда в жизни ни один тип не вызывал у меня с первого взгляда такую сильную антипатию.

Должен честно признаться, что его мнение, которое я услышал о своем творчестве, никак не могло пробудить у меня особой любви к нему. Восемнадцать лет я занимаюсь писательским трудом и научился принимать критику с улыбкой, по мне понадобились долгие годы напряженной работы, чтобы суметь зарабатывать по десять тысяч долларов в год, и вот на тебе! Этот молокосос заявляет, что любой писака может без всяких усилий достичь лучшего результата.

— Меня не очень интересуют творения Блада, — возразил я, — это тошнотворная смесь садизма с эротикой.

— Кроме шуток? — усмехнулся брюнет.

— Замолчите, Лью, — сказал Мэйсон. — Вы выпили лишнего. Позвольте представить вам Лью Рекера, мистер Холлидей, — поспешил он добавить. — Он пишет романы. Вам известен, без сомнения «Червяк, разрезанный на куски». Критика отнеслась к нему с большой похвалой.

— Сомневаюсь, чтобы Бретт Холлидей читал что-нибудь, кроме своих собственных вещей, и ему наверняка тошно от них, — вставил Рекер.

Я медленно поставил свой стакан на стойку. Вид у меня был ледяной, и когда я сердит не на шутку, мой единственный глаз — мне часто говорили об этом — светится угрожающим блеском. Я умирал от желания двинуть кулаком нахалу по физиономии.

Испуганный Джимми Мэйсон встал перед Лью Рекером, но я отстранил его. В этот момент чья-то рука легла на мое правое плечо, и женский голос просительным тоном произнес:

— Бретт! Я искала вас повсюду, чтобы познакомить со своей подругой.

Я узнал голос Миллисент Джейн. Миллисент входит в число моих сердечных друзей. Она не только очень хорошо пишет, но еще и умна, уравновешенна — это восхитительная женщина.

Видела ли, догадалась ли Миллисент, что происходит между Лью Рекером и мной? Не знаю. Во всяком случае, ее приход был как нельзя более кстати. Я сжал зубы и повернулся кругом. Миллисент улыбалась и держала под руку молодую женщину, одетую в совсем простое черное платье.