|
Быть может, время его закончилось? И только магия театра позволит достойно справиться с этим испытанием, а романы исчерпали себя? Голова шла кругом: прошлое помогало ему творить, настоящее – туманно, Бальзак спешил к Еве в последней надежде на счастье. Какая разница, что будет во Франции – республика, монархия, только Верховня, где его ждут, имеет значение. Он же не турист в погоне за новыми впечатлениями, а добровольный изгнанник в поисках новой родины. Но ему нужна, конечно, не царская империя, а империя его Евы. Первый поцелуй вернет ему вкус к жизни и счастье писать. По его словам, у него штук семнадцать восхитительных сюжетов для пьес, «в Верховне я спокойно могу писать четыре пьесы в год. О, дорогая, наконец я никогда не оторвусь от любимой юбки, буду навеки пришит к ней!»
Девятнадцатого сентября 1848 года, после многих усилий и задержек, которые словно испытывали его терпение, Бальзак прибыл на Северный вокзал и сел в вечерний кельнский поезд. Сопровождавший его груз был тяжел, но на сердце – легко.
Глава седьмая Последние препятствия на пути к женитьбе
Верховня ничуть не изменилась, другим стал Бальзак: уставал от малейшего усилия, потерял вкус к работе. Хотя ничто постороннее не отвлекало его здесь. Утром он приходил в свой рабочий кабинет, где его слуга, гигант Фома Губерначук, уже затопил печь. Одарив смиренно склонившегося мужика покровительственной улыбкой, садился за письменный стол и смотрел на лежавшие на нем рукописи: «Мадемуазель дю Виссар, или Франция в эпоху Консульства», «Писательница», «Театр, как он есть»… Было из чего выбрать. Но ни одно из этих произведений не увлекало Оноре. Голова была пуста, рука едва шевелилась – он добавлял несколько строк то к одному, то к другому и откидывался на спинку кресла. Ему зябко было в теплом, хотя и невесомом халате «цвета солнца» из то ли черкесской, то ли персидской ткани. Ноги согревали меховые тапочки. Рассматривая бескрайние поля, писатель наслаждался тем, что не должен работать по заказу, только ради того, чтобы погасить очередной вексель или успокоить главного редактора. Ему было сытно, тепло, уютно, его хорошо обслуживали, он мог ни о чем не заботиться, беспокойство и угрызения совести не терзали его. Когда из Парижа потребовали денег, сказал об этом хозяевам. Ганская немного поворчала, но сделала все, что требовалось: один российский банк перевел требуемую сумму в банк Ротшильда. Анна и даже Георг недоумевали, как можно быть таким недальновидным, но были искренне привязаны к своему Бильбоке, восхищались им, что не могло его не трогать. День свадьбы тем не менее не становился ближе. Ганская опасалась выходить за человека, обремененного таким количеством долгов и столь расточительного. Доходы от имения сократились, она боялась, что не сможет вести парижское хозяйство – дом на улице Фортюне был поистине бездонной пропастью. Кроме того, Ева подозревала, что придется взвалить на себя заботу о матери и сестре Оноре, которые без конца жаловались на жизнь: госпожа Бальзак-мать говорила о своей нужде, дочерей Лоры Сюрвиль Софи и Валентину надо было выдать замуж, обеспечив хорошим приданым, а мужа ее, как и Оноре, осаждали кредиторы. Порой, трезво посмотрев на вещи, Бальзак понимал, что не в силах решить проблемы своих близких. В канун нового, 1849 года по настоянию сестры подводит неутешительные итоги: «Дела здесь обстоят хуже, чем когда-либо, и для меня все складывается неудачно. Очень беспокоят долги, коих остается еще сто тысяч франков. Но если бы я сам обо всем не заботился, все пришло бы в упадок. Дом [на улице Фортюне] уже обошелся в триста пятьдесят тысяч франков, и это без столового серебра, белья, лошадей, экипажей и прочего, что кажется безумием, принимая во внимание курс ренты, который будет понижаться. Вместо того чтобы служить мне, он приносит один только вред. И здешней хозяйке кажется чересчур великолепным. |
