И вот, наконец, последняя реплика. Неловкое молчание. Никто не решался выразить автору одобрение, даже Лора, по ее словам, была «сражена». Тем не менее она решает переписать пьесу, что ранее уже проделала матушка. Что до Бернара-Франсуа, то всеобщее разочарование взволновало его больше, чем он ожидал: быть может, «судьи» ошиблись и следует предложить «Кромвеля» кому-нибудь более компетентному и беспристрастному? Выбор пал на бывшего преподавателя Эжена Сюрвиля в Политехнической школе, академика Франсуа-Гийома Андриё. Со множеством оговорок ему передают копию, выполненную госпожой Бальзак. По свидетельству Лоры, специалист вынес окончательный вердикт, не подлежащий обжалованию: «Автор может заниматься чем угодно, только не литературой».

Тогда мать и сестра новоявленного драматурга сами отправились в Коллеж де Франс, чтобы лично встретиться с Андриё, выслушать советы и забрать рукопись. Во время визита проворная, словно белочка, Лора обнаруживает среди бумаг, разбросанных в беспорядке на письменном столе преподавателя-академика, листок, на котором тот набросал свои впечатления от прочитанного, забирает с собой, показывает Оноре, потом с извинениями возвращает. Госпожа Бальзак получает письмо, где ученый муж пытается сгладить разочарование, пережитое семьей незадачливого автора: «Придирчивость к деталям, быть может, заставила меня судить слишком строго. Я далек от того, чтобы заставить вашего сына пасть духом, но думаю все же, что он мог бы с большей пользой тратить время, не сочиняя трагедии или комедии. Если он окажет мне честь своим приходом, я поговорю с ним о том, что, с моей точки зрения, дают занятия изящной словесностью, и о том, какую пользу для себя можно из этого извлечь, не становясь профессиональным поэтом». Оноре покорно идет в Коллеж де Франс, но не находит там Андриё. На этом все и закончилось.

Любезный Даблен, которому пьеса совсем не понравилась, предлагает посредничество, чтобы заручиться мнением знатока: Пьер Рапенуй, он же Лафон, пайщик «Комеди Франсез», признанный интерпретатор пьес Корнеля и Расина. Даблен рассчитывает снискать благосклонность актера благодаря рекомендательному письму их общего друга Пепина-Леалёра. «Поторопитесь и перепишите начисто плод ваших бдений, – советует он Оноре, – большими, красивыми буквами, затем напишите сопроводительное письмо Пепину, самому обязательному и надежному человеку… не забудьте немного лести в адрес Лафона, но не слишком грубой… Возможно, через три-четыре дня после того, как ваша рукопись будет ему вручена, вы будете представлены Лафону Пепином, и он будет так любезен, что пригласит вас на обед».

Готовый на все ради достижения цели, юноша приносит рукопись Даблену. Впрочем, он ни на что особенно не рассчитывает, поводов для сомнений у него более чем достаточно. «Кромвель» оставляет Лафона равнодушным, нет сомнений – он слишком «погряз» в своем репертуаре, чтобы получить удовольствие от чего-нибудь новенького. Так уговаривает себя Оноре, чтобы справиться с очередным поражением. И признается Лоре: «Я вижу, что „Кромвель“ ничего не стоит и не заслуживает права считаться даже зачатками пьесы». Осознание этого факта не повергает его в уныние, напротив, придает сил: раз не удалась трагедия, надо поискать новых форм выражения, более подходящих его таланту. Единственное, что огорчает в грустной истории с «Кромвелем», – несколько месяцев потрачено напрасно, а отец выделил только два года на то, чтобы он в полной мере проявил свой талант.