После Рождественских праздников, проведенных в Венеции, в кругу семьи, Альдо ближе к Сретению остался почти в полном одиночестве. Его семья, в которую входили милая маркиза де Соммьер, двоюродная бабушка Альдо, и ее кузина и чтица Мари-Анжелина дю План-Крепен, равно как и его друг, ставший почти братом, археолог Адальбер Видаль-Пеликорн, – так вот, эта семья распалась. В результате повального бегства князь остался в обществе своего бывшего наставника и теперешнего поверенного Ги Бюто и двух верных слуг – Заккарии и Чечины Пьерлунги, знавших его со дня рождения. И это – в момент, когда возродилась надежда на начало новых великих приключений!

Надежда возродилась 31 января, когда доставили письмо из швейцарского банка, которым Хромой имел обыкновение пользоваться для связи со своими корреспондентами. В конверте, помимо векселя на крупную сумму, лежала записка от самого Симона. Но текст ее разочаровал: Аронов не только не назначал Морозини новой встречи, но, коротко поздравив с «последней посылкой», советовал «немного отдохнуть и ничего не предпринимать впредь до новых указаний, чтобы все немного успокоилось».

На следующий же день дворец Морозини начал пустеть. Первым его покинул Адальбер, в глубине души довольный, что получил отпуск, который решил провести в Египте. Уже несколько месяцев умы археологов будоражила фантастическая новость – была открыта гробница юного фараона Тутанхамона. Найденные там сокровища не давали археологу покоя: уж очень хотелось взглянуть на них собственными глазами.

– Я смогу провести несколько дней с моим дорогим другом, профессором Лоре, хранителем музея в Каире, – объяснял Адальбер. – Мы не виделись уже два года, и он, должно быть, смертельно завидует открытиям этих чертовых англичан. Я буду регулярно посылать тебе весточки!

Видаль-Пеликорн отплыл с первым же кораблем, взявшим курс на Александрию, и почти сразу же вслед за ним уехали мадам де Соммьер и Мари-Анжелина. К полному, надо сказать, отчаянию последней. В течение всего января План-Крепен старалась заменить несравненную Мину в качестве секретаря Альдо, вполне успешно с этим справлялась и, проникшись любовью к древностям, очень хотела остаться. К сожалению, хотя старая дама и обожала внучатого племянника, она с не меньшей силой боялась венецианской зимы, в этом году особенно сырой и холодной. Ее мучил ревматизм, она пыталась это скрывать, чтобы не мешать работе, но, как только нотариус Массариа известил Морозини, что молодой человек, предложенный им в качестве секретаря Альдо, прибыл и готов приступить к исполнению своих обязанностей, маркиза тут же распорядилась складывать вещи и перебираться в более сухие края. Мари-Аикелина протестовала.

– Если мы рассчитываем, что в Париже идеальный климат, то совершаем большую ошибку! – заявила она, используя местоимения первого лица во множественном числе, как всегда, когда обращалась к мадам де Соммьер.

– Не делайте из меня сумасшедшую, План-Крепен! У меня нет ни малейшего намерения мерзнуть в Париже!

– Значит, мы предпочтем Лазурный берег?

– Чудовищная толпа! И со всего света! А почему бы не Египет?

– Египет? – проворчал несколько уязвленный Альдо. – И вы тоже?

– Поймите меня правильно: милейший Адальбер за этот месяц все уши нам прожужжал и в конце концов соблазнил меня. И потом, дыхание пустыни может оказаться полезным для моих суставов. План-Крепен, отправляйтесь к Куку, пусть нам забронируют каюты и номера в «Мена-хауз» в Гизе для начала. А там посмотрим.

– Когда мы отправляемся?

– Завтра... немедленно, с первым же пароходом! И не надо делать такое лицо! У вас уже столько разнообразных талантов, что вы легко освоите лопату и кирку. Это будет приятным разнообразием после ваших подъемов в воздух!

Через два дня дамы исчезли, оставив после себя горы сожалений и полную пустоту, осязаемую почти физически, особенно в лаковой гостиной, где Морозини и Ги Бюто чаще всего ужинали.