— Вы сохраняете удивительное спокойствие, мой лысый морской ястреб. Что вы можете сказать?

Мужчина стоял, прислонившись широким плечом к стене. На нем был шерстяной камзол с острыми лацканами, расшитый шелком жилет стоимостью в годовое жалованье солдата, а муслиновый шарф повязан с таким шиком, будто его обладатель только что явился из оперы. Он был самым высоким из всех присутствующих, на полторы головы выше приземистого Бонапарта и шире Киприани в плечах. Лицо его находилось в тени, но улыбка сверкнула белизной, когда он отвечал на вопрос императора.

— Что бы вы хотели услышать от меня, сир? Прусская армия через день догонит вас, шведы блокировали пути на север, испанцы охраняют юг. Они только и ждут, когда вы попытаетесь пробиться, поскольку в этом случае отпадет необходимость отдавать приказ о вашей казни, подписанный каким-нибудь королем-марионеткой.

— Монтолон и Лас-Каз, — Наполеон повернул голову к двум офицерам, стоящим рядом с Бертраном, — считают, что мне следовало бы отправиться в Америку. Тамошние борцы за независимость были нашими союзниками во время их войн с Англией, но вряд ли пожелали бы сдаться мне.

— Мудрое решение, сир, но для начала туда надо добраться. — В глазах мужчины на миг отразилось пламя свечи. Они были такими же черными, как и густые волны волос, ниспадающих на воротник. — На «Беллерофонте» семьдесят четыре пушки и та же команда, что учинила настоящий разгром при Трафальгаре. Стража стоит на каждом доке, солдаты в каждой деревне, патрули осматривают каждую милю на побережье. Если бы даже вы оделись в лохмотья и спрятались на каком-нибудь местном рыболовном судне, вас все равно бы нашли. Надеюсь, вы не хотите быть погребенным под грудой рыбных голов? Я содрогаюсь при одной мысли о том, как бы вас в этом случае отделали бездельники, которые пишут листовки.

Наполеон так побледнел, что прядь волос, упавшая на высокий лоб, показалась необычно темной. Он тяжело переживал свой позор.

— Я до недавних пор носил корону императора Франции, господа. И не намерен менять ее на рыбачью кепку. Ни сейчас, ни когда-либо вообще.

— Но, сир, — запротестовал один из офицеров, — вы не можете сидеть здесь до бесконечности. Шпионы британского министерства иностранных дел повсюду. К утру о вашем пребывании на Эксе станет известно всей Европе.

— Я знаю, — спокойно произнес Бонапарт. — Но к утру это не будет иметь никакого значения. Лорду Уэстфорду больше не потребуются легионы его шпионов, которые собирают обо мне сведения, поскольку ему станет известно, где именно я нахожусь. Будьте уверены, — добавил он, — исправить ситуацию, в которой мы оказались, можно, но пока я должен еще раз притвориться послушным ягненком, дрожащим при мысли о бойне. Генерал Монтолон, оповестите нашего храброго соотечественника, который ждет приказа прорвать блокаду, что его услуги не понадобятся. Полковник Бертран, вы отослали официальное сообщение капитану «Беллерофонта» о том, что я готов сложить оружие к его ногам?

— Письмо доставлено час назад.

— Завтра как раз четырнадцатое июля, — продолжил Наполеон. — Тот самый день, когда пала Бастилия, что помогло нам ступить на путь славы. И это будет слава, господа, — прекрасная английская слава, которая хранит нас сейчас. Я заверю британского капитана, что приду к нему с миром, чтобы преклонить колени перед англичанами. Как Фемистокл, афинский полководец, отправленный в ссылку после победы над персами, я ищу убежища от моих врагов и отдаю себя под защиту регента.

— Вы уверены, что они вам поверят? — спросил англичанин.

— А почему бы и нет? Из моих сорока шести лет тридцать пять я провел в сражениях.