Пробившись, наконец, к реке, Громов попросил сделать небольшой круг и подъехать к мосту. Хотелось посмотреть, что там происходит и как на самом деле налажена охрана.

По обе стороны дороги, на подходах к мосту, еще кипела работа: углублялись окопы, сооружались два новых дзота, настороженно принюхивались к небу окаймленные мешками зенитные орудия и спаренные пулеметы. Однако во всей этой оборонной поспешности уже улавливались неуверенность и почти бутафорная бесполезность. Каждый из окапывающихся здесь прекрасно понимал: высшее командование даже не помышляет о том, чтобы остановить врага на данном рубеже. Так, сдержать его натиск на день-два, проредить ряды авангарда, сбить спесь… Да, и спесь — тоже…

— Кто такие? — грубовато поинтересовался ими какой-то майор, высунувшись из легковушки, остановившейся возле мотоцикла Громова.

— Комендант дота лейтенант Громов. Знакомлюсь с обстановкой и местностью. Готовлюсь к огневой поддержке.

— Ах, дота… — Майор устало отыскал глазами возвышавшийся на вершине холма дот Томенко, очевидно, решив, что Громов является его комендантом, и, сняв фуражку, зло размазал по лбу стекавший на глаза пот. — Ничего, будет и вам работенка. Притом очень скоро. Только не вздумай палить по моим хлопцам.

— Я не из этого, я — из соседнего дота. Будем прикрывать вас заградительным. Мои орудия дотянутся.

— Ах, ваши орудия, Бонапарт… — артистично поиздевался над ним майор. — Как их нам будет здесь не хватать!

— Вам не кажется странным, товарищ майор, что за два артналета противник ни разу не попытался поразить мост? А самолеты даже не приближаются к нему.

— Да? Самолеты даже не приближаются? — удивленно переспросил он, подозрительно как-то оглядывая боевые порядки охраны моста.

— Вот именно, — мстил ему за «Бонапарта».

— А что в этом удивительного, лейтенант? Для себя берегут. Он им, гнусавым, самим позарез нужен будет. Попробуй заново такой отгрохать. Да только черта лысого они его получат. Пусть похлебают водицу с подручных средств. А самолеты еще и зениток боятся. Двоих мои зенитчики уже «приголубили».

— Извините за навязчивость, товарищ майор, но мне кажется, что здесь все сложнее.

— В смысле?..

— Гитлеровцы что-то замышляют. Надо бы усилить бдительность охраны.

— Они это давно замыслили, лейтенант. Задолго до 22‑го июня. Еще в Берлине. По штабам-рейхстагам. Жаль, мы их вовремя не раскусили.

— А не раскусив, проиграли половину сражения. Еще до его начала.

— Что-что?!

— Да это я так… По части военной теории.

— Ах, военной теории, мой Бонапарт…

— Мост они конечно же не трогают из уважения к таланту мостостроителей. Уже за это мы должны уважать их.

— Ну, ты наглец, комендант. Посмотрим, как ты и твои дотники будете выпендриваться завтра, когда немцы выкатят орудия на обрывы, на прямую наводку.

— Зачем же так оглуплять противника, товарищ командир! — И, смерив друг друга уничижительными взглядами, они разъехались.

Томенко показался Громову угловатым подростком. Худенький, почти хрупкий, с золотоволосым школярским чубчиком, которого младшóй все время энергично взъерошивал, чтобы тот выглядел пышнее, чем есть на самом деле, он уже ждал Андрея у входа.

Обняв лейтенанта как старого знакомого и покровительски похлопывая по плечу, он сначала показал свое убогое «хозяйство» — пулеметную и артиллерийские точки. Проделал он это с гордостью коменданта мощной крепости, неприступной твердыни.