— Отойди на пятьдесят метров, — строго сказал он на этот раз на русском языке.

Фанерный отбежал, дико подпрыгивая на своей общей ноге.

— Обнажаю ствол, — сказал капитан и вынул пистолет системы Макарова.

— Стреляйте! — крикнул Фанерный, и капитан выстрелил.

Пистолетный дым опалил черепушку какого-то матроса, возможно, Веслоухова, а пуля, вращаясь вокруг своей оси, врезалась в фанеру.

— Браво! — закричал простреленный, окончательно переходя на русский язык. — Браво, капитан! Браво! Стреляйте еще. Десятка!

Суер не заставил долго себя упрашивать и выпустил в фанеру всю обойму. Только один раз он попал в восьмерку, потому что лоцман Кацман нарочно ущипнул его за пиджак.

— Какое наслаждение! — кричал Фанерный. — Счастье! Вы не можете себе представить, какое это блаженство, когда пуля пронзает твою грудь. А уж попадание в самое сердце — это вершина нашей жизни. Прошу вас, стреляйте еще! В меня давно никто не стрелял.

— Хватит, — сказал капитан. — Патроны надо беречь. А вот вы скажите мне, любезный, где тут у вас колодец?

— Колодец вон там, поправее. В нем кабан сидит! Эй, кабан! Вылезай, старая ты глупая мишень! Вылезай, здесь здорово стреляют! Кабаняро! Вываливай!

Недовольно и фанерно похрюкивая, из колодца вылез здоровенный зеленый кабан, расчерченный белыми окружностями. Он повернулся к нам боком и вдруг помчался над траншеей, имитируя тараний бег.

— Стреляйте же! Стреляйте! — кричал наш ромбический приятель. — Делайте опережение на три корпуса!

Капитан отвернулся и спрятал ствол в карман нагрудного жилета. А лоцман Кацман засуетился, сорвал с плеча двустволку и грохнул сразу из обоих стволов! Дым дуплета сшиб пилотку с кочегара Ковпака, а сама дробь в кабана никак не попала. Она перешибла черточку в фамилии Петров-Лодкин, и первая половинка фамилии, а именно Петров, подлетела в небо, а вторая половинка — Лодкин — ухватила ее за ногу, ругая лоцмана последними словами, вроде «хрен голландский».

Кабан между тем развернулся на 630 градусов, побежал обратно и спрятался в свой колодец.

— Хреновенько стреляют, — хрюкал он из колодца фанерным голосом.

— Да, братцы, — сказал наш ромбический друг на общей ноге, — огорчили вы кабана. Не попали. А ты бы, кабан, — закричал он в сторону колодца, — бегал бы помедленней! Носишься, как будто тебя ошпарили!

— Эй, кабан! — крикнул Пахомыч. — У тебя там в колодце вода-то есть?

— Откуда? — хрюкал кабан. — Какая вода? Придумали еще! Дробью попасть не могут!

— Эх, лоцман-лоцман, — хмурился Суер, — к чему эти фанерные манеры? Зачем надо было стрелять?

— А я в кабана и не целился. Я в черточку целился. Попробуйте-ка, сэр, попадите в черточку в фамилии Петров-Лодкин. Признаюсь, эта черточка давно меня раздражала.

— Ну, что ж, — сказал Суер-Выер, — благодарите судьбу, что вы попали не в мою черточку.

Между тем петровлодкинская черточка болталась в воздухе на довольно-таки недосягаемой высоте.

— Эй ты, дефис! — орал матрос, лишенный черточки. — На место!

— Мне и тут хорошо, — нагло отвечал дефис, — а то зажали совсем. С одной стороны Лодкин давит, с другой — Петров. Полетаю лучше, как чайка.

— Ладно, хватит валять дурака, — решительно сказал Суер. — Эй, кабан, вылезай! Лоцман, одолжите ваш прибор.