— Я хорошо помню этого человека. — Голос кюре причудливым эхом многократно отражался от полукруглых стен часовни. — Он несколько раз в неделю слушал мессу, регулярно бывал на исповеди. — Они прошли по короткому коридору, миновав ризницу, и оказались перед дверью, ведущей в церковный неф. Энцо с невольным благоговением поднял глаза к высоким сводам. Свет потоками лился через витражные окна абсиды и приделов вдоль крытой внутренней галереи, отражаясь в трубах органа, устремленных ввысь элегантными сияющими ярусами. Невидимый органист практиковался в мастерстве; после краткой паузы со старинных сводов обрушился рокочущий водопад божественной токкаты и фуги ре минор Баха. Кюре повысил голос: — Мы до самого сентября не ведали, что он пропал, ведь август — излюбленное время летних отпусков для парижан…

— Я знаю, вы не вправе нарушать тайну исповеди, святой отец, — начал Маклеод, — но не давал ли мсье Гейяр повода думать, что он в депрессии или его что-то тревожит?

— Признаться, я уже не помню. Полицейские наверняка задавали мне этот вопрос, но в памяти ничего не задержалось. В тот момент меня больше волновало осквернение храма. Скоро десять лет, как сотворили это святотатство. Остается надеяться, богохульникам не придет в голову отметить круглую дату. На всякий случай я попросил полицию обеспечить охрану.

— Осквернение храма? — Маклеод был заинтригован. — Что произошло?

— Я помню, — неожиданно нарушил молчание Раффин. — Во всех газетах писали. Кто-то вломился в церковь и принес в жертву животное перед алтарем.

— Свинью, — со вздохом уточнил кюре. — Здесь было как на бойне. Бедную тварь раскромсали на куски, повсюду осталась кровь, ошметки мяса…

— Для чего это кому-то понадобилось? — спросил Энцо.

— Господь их ведает. — Кюре возвел очи горе, словно в надежде на запоздалое озарение. — Наверное, какой-то языческий ритуал. Черная месса, жертвоприношение антихристу, их не разберешь… Никто не взял на себя ответственность за содеянное. Как мы ни оттирали и ни скребли пол, полностью отмыть кровь с плит не удается до сих пор. Вот взгляните сами… — Он быстро пошел по северному проходу, миновав несколько приделов, и остановился у алтаря с каменным экраном тонкой резьбы за большим распятием. Алтарь был обнесен веревочными барьерами — по церкви водили экскурсии. Ровные ряды плетеных стульев для прихожан тянулись до самого входа. — Смотрите, — указал кюре на древние каменные плиты и две ступени перед алтарем. — За десять лет порядком выцвело, но все еще заметно. — Большой участок немного отличался по оттенку, хотя никто не заподозрил бы истинного происхождения пятна. Кое-где окраска казалась гуще — кровь скапливалась в лужицы, а брызги высыхали. За несколько часов кровь довольно глубоко впиталась в пористый известняк.

— Это произошло ночью? — спросил Энцо.

— Ну да, я утром вхожу и вижу… Ох, чуть не стошнило, прости Господи.

— Какого числа это было, не помните?

— Мсье, — негодующе выпрямился кюре, — эта дата навечно выжжена в моей памяти! Это произошло в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое августа тысяча девятьсот девяносто шестого года.

Маклеод взглянул на Раффина, желая убедиться, что тот понял важность события.