— Какое такое дело?

— Так он же в комиссии работал. Искал чего-то.

— А зачем у тебя сегодня Титаренко был?

— А мимо ехал, воды зашел попить, целый графин выдул.

— Чего говорил?

— Жарко было. Какой разговор? Попил да уехал. А что случилось-то?

— Кокнули его, — так же лениво, будто о чем-то малозначительном, сообщил особист.

— Кто?! Как?

— Из «шмайссера». А кто? — Особист мрачно ухмыльнулся. — Фрицы, конечно… Так про что, говоришь, он тебе тут рассказывал?

Никифоров потрясенно молчал, тупо глядя на синий околыш фуражки.

— Не припоминаешь, значит… — зловеще констатировал особист. — Ну гляди у меня… Прикажи давай, чтоб мне в машину канистру бензина поставили.

И не прощаясь вышел на улицу.

Поступок Кости Грачева капитан Никифоров оценил лишь глубокой ночью, когда, убедившись в отсутствии посторонних, рискнул наконец раскрыть его папку. Рисунков было немного, едва ли больше десятка, и были они невелики — как раскрытая школьная тетрадь. Нарисованы карандашом, тушью, сангиной с белилами. Напряженная, согнутая кисть мужской руки, стопа ноги, легкие, будто летящие, наброски женских обнаженных фигур с крутыми, мускулистыми бедрами и крупными грудями, головы длинноволосых юношей в беретах, скупые пейзажные зарисовки. Коричневая плотная бумага, почти картон, с обтрепанными краями… Повеяло вдруг такой стариной, что Никифорову стало как-то боязно даже брать их в руки.

На оборотной стороне листов были приклеены ярлычки с немецким текстом и карандашом Кости сделаны нечеткие надписи, которые и в самом деле вызывали оторопь: «Микель Анджело», «Рембрандт или его ученик», «Лука Кранах», «Рубенс», «Тициан»… Рисунки были поистине бесценными. Но каким образом оказались они у Грачева? Видимо, сумел утаить от вездесущих любителей музейной старины. Вот почему и засуетились «околыши». Наверняка от кого-то им стало известно об этой находке. Мог и Костя кому-нибудь сказать, а там пошло… Особисты, разумеется, знали цену этим рисункам и ради них готовы были на любой шаг, вплоть до… До чего? Неужели и Титаренко тоже стал их жертвой?! Иначе зачем же тогда приезжал этот наглый капитан…

Война, конечно, штука безжалостная, но чтоб из-за каких-то картинок убивать своих… Но потом вспомнил Никифоров, что убирали людей и за меньшее — за невольно оброненное не то слово, за строптивый характер. А тут — старые мастера, каждый автограф которых — бесценен.

На самом дне папки лежала записка, написанная карандашом:

«Эти рисунки найдены мною, художником Конст. Грачевым, в подвале полностью разрушенного дома в гор. Дрездене в мае 1945 г. Вероятно, они принадлежали частному владельцу, каким-то образом связанному с Дрезденской галереей, установить личность которого мне не удалось. Поскольку рисунки имеют высокую художественную ценность, я не счел возможным передать находку представителям военной администрации, потому что все переданное мною прежде бесследно исчезло и на мои вопросы я вразумительного ответа не получил ни от кого. Рассчитываю данные рисунки передать лично в один из наших музеев.

И ниже — тоже карандашная приписка:

«Иван, у меня к тебе убедительная просьба: что бы ни случилось со мной, сохрани. Костя».

Вот теперь окончательно дошло до Никифорова, что Костины опасения были далеко не беспочвенны. Вероятно, его уже дергали «околыши», а чем это окончилось — известно. Теперь взялись, значит, и за знакомых.

И тогда капитан Никифоров сделал так, чтобы ни одна живая душа не смогла узнать, где спрятаны рисунки.