Он двинулся от стола к лестнице.

Анна упала на колени:

— Милорд, простите меня! Я виновата. Известие о казни потрясло меня. Я не до конца знала обо всех обстоятельствах. — Она в отчаянии молила мужа, который с безразличием взирал на нее.

— Я желаю вам обеим спокойной ночи, — сказал он и ушел.

Кейт долго не могла сомкнуть глаз. Она ворочалась с боку на бок, мысли ее метались, она вспоминала страшную сцену, разыгравшуюся на лужайке Тауэра. А когда бедняжка наконец все же уснула, ей приснился стражник с обнаженным мечом. Она ясно видела предсмертный страх на лице Гастингса и темную кровь, стекающую на траву.

Катерина

Июль 1553 года; Байнардс-Касл, Лондон; Сион-Хаус, Мидлсекс

Стояла невыносимая предгрозовая жара. Две ночи назад случилась страшная буря: сверкали молнии, грохотал гром; градины, красные, как свернувшаяся кровь, падали на землю. Мы с Гарри, как и большинство обитателей дома, не могли уснуть и, переходя от окна к окну, слышали, как наши богобоязненные слуги шептались, что это дурной знак.

Воздух уже несколько дней полнился слухами. Даже на улицах говорили — и даже слуги в Байнардс-Касле повторяли это, — что король умирает, а может быть, уже умер. Да, несколько недель он почти не появлялся на публике, но когда Гарри напрямую спросил отца, тяжело ли болен его величество, ответ графа был полон оптимизма.

— Напротив, король поправляется, — сказал Пембрук. — Он уже может гулять по галереям и садам в Гринвиче.

Однако наша кухарка Анни говорит иное. Мне нравится Анни. Я часто бываю на кухне и в кладовке вместе с миледи, учусь управлять домом, который когда-нибудь будет принадлежать мне. Анни может свободно говорить с графом и графиней, но она заработала эту привилегию долгими годами службы и своим мастерством. С виду она неказистая, полная, вспыльчивая, острая на язык, но это все на поверхности. А в груди у нее бьется любящее, преданное сердце.

Однажды в воскресенье, вскоре после моего разговора с графом, Анни собралась навестить старушку-мать в Дептфорде, но попала в толпу лондонцев, которые направлялись к Гринвич-Паласу, встревоженные молитвами о здоровье короля, вывешенными на дверях церкви тем утром, и исполненные решимости увидеть монарха.

— И тут вышел этот джентльмен и обратился к нам, — сообщает Анни, с явным удовлетворением оглядывая внимательный кружок слушателей на большой кухне. Я пришла сюда в поисках чего-нибудь вкусненького, и она дала мне кусочек марципана и предложила остаться послушать ее рассказ. — Он сказал, чтобы мы расходились по домам, потому что воздух слишком прохладный и его величество не может к нам выйти. Но мы не уходили, а кое-кто и вовсе заявил, что мы не тронемся с места, пока не увидим короля. Джентльмен ушел, сказав, что посмотрит, что можно сделать, и мы долго ждали, а потом вдруг король появился в окне над нами.

Тут Анни делает артистическую паузу. Ее слушатели замерли, а она наслаждается этим мигом, держит их в напряжении. В жизни слуг такие события случаются не каждый день.

— Эх, горе горькое, — наконец продолжает она. — У меня прямо слезы на глаза навернулись. Да и у всех остальных тоже. Уж до того он, бедняжка, был худой и изможденный. С ним к окну подошли двое слуг. Клянусь, они поддерживали его величество, чтобы тот не упал. Видели бы вы, что произошло с толпой. Когда король помахал нам и поклонился, раздались приветственные выкрики, но ясно было, что у всех на уме. А когда он ушел, люди стали говорить, что бедняга обречен.