Александр Борисович не стал рассказывать губернатору, что с момента убийства Русиева Владимир Поремский и Галя Романова фактически неотрывно перелопачивали документацию по спецоружию, а также просматривали дела, связанные с заказными убийствами в крае, похожими по своей дерзости на это, последнее. И нашли еще два «висяка», в которых могло фигурировать аналогичное спецоружие. Но в одном случае пулю просто не нашли, а возможно, и не искали, а в другом — пуля была экспертом уже идентифицирована, но затем бесследно исчезла из его сейфа. Так что остался акт экспертизы, но без самой улики, а потому принят во внимание в судебном разбирательстве сей факт не был.

Незачем все это было знать губернатору. Турецкий сказал как бы в качестве предположения, но не больше:

— И вообще, понимаете, Георгий Владимирович, какая штука? О том, что Игнат Русиев этапируется из Петербурга сюда, к вам, знали, по сути, всего трое — Грязнов, начальник Питерского ГУВД Гоголев и Шилов, который позвонил Виктору Петровичу, зачем-то представился членом нашей группы и выяснил, каким рейсом и с каким «грузом» возвращается Грязнов. Случайное совпадение — скажете вы? Возможно. Но я не из тех, кто опирается на случайности. Я не хочу подозревать в чем-то Шилова без достаточных на то оснований, однако сам факт меня очень настораживает. Да и вас теперь, не так ли?

— Ну, нет! — даже руками развел в полнейшем недоумении губернатор. — Подозревать Федора?! Да вы что! Очень неприятная, думаю, будет для него новость…

— О том, что я вам сказал, господин губернатор, — снова перешел на жесткий тон Турецкий, — на данный момент знают только двое — вы и я. И если это станет известно Шилову, значит, виновным в распространении слухов, позорящих честь мундира генерала милиции, мы будем считать конкретно вас. Вам это надо? Скажите честно?

— Вы странно ставите вопрос… — смутился Шес-терев.

— Есть и другие факты, по поводу которых, я не исключаю, Шилову придется давать объяснения своему непосредственному начальству.

— Вы завели на него дело?

— Нет.

— А в отношении меня? — уже с юмором спросил губернатор.

— И в отношении вас — тоже.

— Ну, слава богу, а то я уже растерялся! — Шестерев засмеялся мелким, дребезжащим смешком.

— Хочу заметить, что иногда растерянность невольно провоцирует человека на совершение непоправимых ошибок.

— Это что, — Шестерев резко перестал смеяться, — предупреждение?

— Отнюдь, профессиональное наблюдение. Вот вам последний пример. Тот же Киреев растерялся от известия, подброшенного нами специально, что мы вышли наконец на след Игната Русиева, и тут же натворил ошибок. Через посредников нанял киллеров, которые и сами благополучно провалились, поскольку мы их уже ждали на месте предполагаемого преступления, и своих заказчиков сдали. А все исключительно от растерянности. Могу привести еще несколько подобных примеров, но не хочу занимать ваше время. Значит, относительно Киреева мы с вами договорились?

— Простите, не понял? — Губернатор нахмурился.

— Да неужто? Разве я непонятно объяснил, что вам сейчас кидаться на защиту Киреева и тем тормозить дальнейшее расследование категорически не выгодно?

— Ах, вы об этом? — Шестерев сделал вид, что не понял. — А кстати, неужели было необходимо сажать его в тюрьму? Разве подписки о невыезде недостаточно? Зачем вся эта демонстрация? Город ведь наш, по московским меркам, совсем небольшой, а молва всегда впереди бежит. Ну, докажете вы его вину — одно дело, а если не докажете, как человеку дальше жить? С такой-то славой!

— Ну, стыд — не дым, говорят, глаза не выест.