— Я боюсь ошибиться, — до отвращения вежливым тоном сообщил я. — Однако охотники за деньгами не отказались бы прихватить с собой кое-какое ценное имущество. Например, золотой портсигар с монограммой.

Кажется, последнюю фразу я произнес слишком громко, потому что унылый голос за моей спиной, донесшийся из кухни, счел необходимым уточнить:

— Портсигар желтого металла…

Окунь досадливо отмахнулся:

— Черт с ним, с портсигаром. Может, они не хотели мелочиться. Или были уверены, что у старика припрятано что-то посущественнее. Видно же, что покойник был зажиточным. И в один прекрасный день его явились потрясти его же коллеги по бизнесу. Сейчас в Москве каждый месяц сотня таких случаев, я-то в курсе…

Я на несколько секунд задумался, стараясь выбрать специально для майора доказательство попроще и подоходчивей. Чтобы он и сам понял, что убийство господина Фролова в сотню указанных случаев все-таки не входит. Я мог бы, например, объяснить майору Окуню, что обычные «деловые» не станут отрывать и уносить с собой половинку старой и выцветшей фотографии, на которой кого-то явно заинтересовал не хозяин квартиры, а некто, стоящий (стоящие?), рядом с ним. Но как раз на данный факт мне бы не хотелось обращать внимание майора. Может быть, потому, что оставшаяся половинка фотографии уже лежала в моем кармане: когда десять минут назад я потерял равновесие и упал на кучу хлама, моя левая рука мимоходом переместила давно мною замеченный клочок с пола в другое место. Поэтому, хорошенько подумав, я привел майору Окуню самый простой аргумент из коллекции моего шефа.

— Вы, конечно, уже знаете, майор, кем был покойный хозяин квартиры? — спросил я неторопливо.

— Гражданином Фроловым, семидесяти трех лет от роду, доктором технических наук, пенсионером, — перечислил мне Окунь. — Достаточно?

— Не совсем, — ответил я. — Вы, наверное, просто не обратили внимания, что пенсионер Фролов сорок лет своей сознательной жизни проработал в ИАЭ, сначала рядовым сотрудником, затем начальником отдела.

— Что еще за И-А-Э? — пренебрежительно осведомился Окунь. — Какая-нибудь научная контора?

— Правильно, — кивнул я. — И эта контора, как вы выразились, — всего лишь Институт Атомной Энергии имени Курчатова. Вам фамилия Курчатов случайно ни о чем не говорит?

РЕТРОСПЕКТИВА-1

25 июня 1903 года Париж

— Еще шампанского, месье Резерфорд?

— С большим удовольствием, месье Кюри! И, если вам не трудно, называйте меня все-таки просто Эрнестом. Традиционная британская чопорность есть добродетель одних островитян. Я легко заразился ею, прибыв в Кембридж к Томсону, и еще легче с ней расстался на пути в Монреаль. К тому же у нас в Канаде вообще быстро отвыкают от европейской церемонности. Под воздействием климата, вероятно. Надеюсь, я вас не слишком шокирую, мадам Кюри?

— О, нет, не слишком, месье… месье Эрнест!

Столик, за которым сидели двое мужчин и женщина, был поставлен в самом центре сада, между пышно разросшимся розовым кустом и ажурной китайской беседкой, почти скрытой от глаз зеленым покровом из листьев вьюна. Шел девятый час пополудни — то райское время для парижан, когда дневная жара уже спала, а ночная духота еще не наступила.

— За вас, мадам Кюри! За нового доктора Сорбонны!

— За тебя, Мари!

Три высоких золотистых бокала соприкоснулись с легким мелодичным звоном.

— Подумать только, — задумчиво проговорил Пьер Кюри, осторожно ставя опустевший бокал обратно на стол, — это ведь богемское стекло, из Сент-Иоахимсталя.