|
Или переведут в другое место. Согласна, не самые благородные и совсем не христианские мысли. Но чего ожидать от вчерашних школьниц? Вероятно, Мэри-Эллен – несчастная, доведенная до отчаяния – внушала нам страх, поскольку все мы были на грани нервного и физического срывов, впервые очутившись вдали от дома в университете Вайнскотии одновременно с девятью тысячами и четырьмя сотнями студентов.
Спустя буквально пару недель наши ряды значительно сократились. Отсеивались преимущественно девочки, но и парни тоже – они ломались, не смыкали глаз, безостановочно плакали и чувствовали себя потерянными. Надо отдать должное, Мэри-Эллен из кожи вон лезла, лишь бы не попасть в их число. Она жутко страдала, и казалось (по крайней мере, нам), вот-вот сорвется, но в ней ощущалось недюжинное упрямство – так калека не осознает собственную неполноценность или заика отрицает проблемы с заиканием. И вот еще какая странность: из всех обитательниц Экради-Коттедж Мэри-Эллен Энрайт единственная не получала писем. Самое же странное – она их и не ждала, иначе не проходила бы так равнодушно мимо почтового ящика. Мы спрашивали коменданта общежития, мисс Стедман, как помочь девушке, как скрасить ее одиночество. Та посоветовала оставить Мэри-Эллен в покое, хотя бы на время, поскольку приехала она издалека – откуда-то из восточных штатов вроде Нью-Йорка, Нью-Джерси или Массачусетса – и тосковала по дому куда больше нас, чьи семьи жили в пределах штата, и мы могли навещать их каждые выходные на автобусе. – А она, часом, не еврейка? – допытывались мы. Вряд ли, протянула мисс Стедман, ведь Энрайт не еврейская фамилия. Просто впечатление, что она не местная. В смысле не американка, упорствовали мы. Мисс Стедман нахмурилась – последняя ремарка пришлась ей явно не по вкусу. А еще нам удалось вытянуть, что Мэри-Эллен единственная, с чьим досье комендантша ознакомилась не в полном объеме. В папке, переданной куратором женского потока, содержались весьма скудные сведения, а некоторые строки были вымараны черной краской.
Однако, по словам Хильды, Мэри-Эллен разглядывала агрегат «без тени зависти». Более того, она смотрела на ремингтон с искренним изумлением! Как на восьмое чудо света. Тогда Хильда мягко, чтобы не пугать соседку (впрочем, та все равно испугалась, вздрогнула и заморгала), предложила: если хочешь, пользуйся. Бумага вот. Хильда заправила в машинку листок и для наглядности быстро застучала по клавишам. Мэри-Эллен не пошевелилась. – Поняла, как печатать? Надо только запомнить расположение клавиш. С опытом приспособишься. Я выучилась еще в средней школе – ничего сложного. Новенькая легонько коснулась кнопки, словно ей не хватало сил прожать до конца, и пролепетала «не работает». – Конечно, работает, – засмеялась Хильда. А Энрайт лишь пялилась на заднюю стенку машинки, точно искала недостающую деталь, и бормотала что-то вроде «но ведь она не подключена к… к…». Хильда снова расхохоталась. Действительно, забавно! Как будто объясняешь родственнику из глухой провинции устройство унитаза. – Гляди. – Макинтош уселась за стол и с бешеной скоростью застрочила по клавиатуре. ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ СЕНТЯБРЯ 1959 ГОДА ЭКРАДИ-КОТТЕДЖ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ВАЙНСКОТИИ ВАЙНСКОТИЯ-ФОЛЗ, ВИСКОНСИН США ВСЕЛЕННАЯ От увиденного Энрайт лишилась дара речи: стрекот клавиш, отпечатанные буквы, складывающиеся в слова и предложения. У нее будто перехватило дыхание. Гул ремингтона пугал ее до дрожи. Будто она не могла вынести – вынести чего? Хильда терялась в догадках. Хильда снова попробовала приобщить Мэри-Эллен к чуду техники, но та испуганно отпрянула. |
