Щёлкнул замок ванной комнаты, вышел Казаков в одних джинсах, влажный после душа. Крупный, весёлый, выше Муромцева, старший научный сотрудник лаборатории экологии бентоса был опытным водолазом и являлся вторым по значимости в отряде после Рощиной.

– Здравствуйте, Виктор Николаевич, – приветствовал его Муромцев, стараясь не показывать волнения.

– Денис! Как город, насмотрелись на красоты?

– Ничего так, – при воспоминании о трущобах всё внутри переворачивалось. – Вы тоже смотрели?

– Белкина навещал. Я тут Михаил Анатольевичу рассказывал, – Казаков энергично протёр короткую курчавую шевелюру гостиничным полотенцем.

– Как он? – с живостью спросил Муромцев.

– Плохо. Ещё от наркоза не отошёл. Стали операцию делать, а он взял и умер на столе. Еле откачали. Плохо экспедиция началась.

– Это случайность, – возразил Смольский.

«Знал бы ты», – мысленно съязвил Денис.

– Случайность есть непознанная закономерность, – авторитетно заявил Казаков. – Вот сейчас расскажу. Три года назад в Баренцевом море дело было. Мы обскребали драгой возвышенность Персея на предмет тамошнего ксенобентоса. И случилось так, что у нас оборвался трос. Делать нечего, надели на меня трёхболтовку и я полез спасать наш драгоценный ИС-1. Погрузился на сорок пять метров. Темно, вода мутная, не вижу ни черта. Пока добрался до короба, минут пятнадцать прошло и тут отрубается компрессор. По рации сообщают, что сломался шток насоса. Трандец, приплыли. Страшно, я вам доложу. Под тяжким-то гнётом водяной толщи, без подачи воздуха. Да ещё клапан подтравливает, как потом выясняется в процессе застревания. Начинает обжимать. Глаза лезут из орбит. Задыхаюсь, но держу себя в руках, не паникую, чтобы лишний кислород не расходовать. Ребята начинают качать ручной помпой, меня спешным порядком выдёргивают наверх. Без выдержки, на неё всем плевать, разоблачают и – в барокамеру. Ничего, полежал пять часов, обошлось.

– Это вы недолго на грунте проработали, – припомнил режимы декомпрессии Муромцев.

– Да, повезло, Денис. Драгу злополучную мы бросили. Водолазов в отряде больше не было, а меня под воду Швецов не пустил. Хватит, говорит, рисковать здоровьем из-за железа, пока там не остался.

– Не остались же, – с наигранным оптимизмом констатировал Муромцев, который изрядно нервничал.

Он не ждал стука в дверь с требованием «Откройте, полиция!», хотя опасение лежало на дне души как стелька в ботинке, но проявить нервозность и вызвать расспросы, от которых не сможет уйти, и обязательно проговорится, боялся. Непонятно, какие последствия вызовет его рассказ о драке с местными, в которой он пырнул человека ножом. Окровавленная наваха по-прежнему лежала в переднем кармане джинсов. Муромцев не смог заставить себя её выкинуть, просто запихал поглубже, чтобы не отблескивал красивый латунный хвост. Джинсы сидели свободно, нож практически не выпирал. Натёкшая с него кровь пропитала чёрную ткань, но была почти незаметна. На всякий случай, Денис залихватски запустил большие пальцы в карманы, а кистями прикрыл подозрительные места. Он старался держаться раскованно, тем более, что деваться из комнаты было некуда.

– Но шансы застрять у вас имелись, – заметил Смольский.

– Да нет, остаться на дне шансов у меня не было, ребята бы вытащили, – Казаков задумался, глаза его остановились, будто водолаз вглядывался в бездну.