|
– С ее чувствительностью жизнь с такими родными должна была быть просто невыносимой. Где она слышала о Тадморе и социалистах? – Ей попалась одна из наших книг, – ответил Амелиус, – а замужняя сестра жила в Нью Йорке, следовательно, она могла остановиться у нее. Были минуты после болезни, когда ей хотелось лишить себя жизни. Религиозные убеждения спасли ее. Сестра и зять приняли ее ласково. Они предложили ей остаться у них учить детей. Нет! Вновь предложенная ей жизнь слишком походила на старую, она была разбита и телом, и душой, у нее не хватило духу приняться за прежнее дело. У нас есть постоянный агент в Нью Йорке, он то и устроил все для ее поездки в Тадмор. Этот период ее жизни не так грустен. Бедная душа благословляла день, в который поступила к нам. Никогда еще не приходилось ей жить с такими добрыми людьми. Никогда… – он смутился и не договорил. Услужливый Руфус закончил за него фразу. – Никогда еще не встречала она такого обворожительного человека, как К. А. Г. Вы слишком скромны, это не годится в нынешнем веке. Амелиус еще не совсем оправился от смущения. – Мне бы не хотелось продолжать, – сказал он, – но она оставила Тадмор; чтобы оправдать ее от газетных сплетен, я должен вам сказать о причине ее отъезда. Две из наших молодых женщин встретили нас на берегу и спросили, много ли я наловил рыбы. Они просто шутили, не имея намерения нас оскорбить, но в выражении их лиц нельзя было ошибиться. Мисс Меллисент, страшно смутившись, испортила все дело. Она вспыхнула, вырвала у меня руку и побежала одна к дому. Девушки, наслаждаясь произведенным ими эффектом, поздравили меня с победой; Я был не в духе, меня, вероятно, расстроил разговор в лодке. Я вспылил, наговорил им дерзостей и ушел. Вечером я нашел письмо в своей комнате: «Ради вас самих, меня не должны больше видеть наедине с вами. Тяжело лишиться вашего общества, но я покоряюсь. Не поминайте меня лихом. Последний разговор с вами принес мне много добра». Письмо состояло из этих строк, подписанных начальными буквами имени мисс Меллисент. Я имел неосторожность сохранить его, вместо того, чтобы изорвать. Все могло бы, однако, хорошо кончиться, если бы она не изменила своему решению. К несчастью, приближался день моего рождения, его хотели торжественно отпраздновать в Общине. Я встал в этот день с восходом солнца, у меня была работа, и мне хотелось от нее отделаться вовремя. Я возвращался домой ближайшей дорогой через лес. В лесу я встретил ее. – Одну? – спросил мистер Хеткот. Руфус с обычной прямотой выразил свое мнение о благоразумии этого вопроса. – Философы заметили, что если мужчина и женщина поступают не благоразумно, женщина всегда виновата. Разумеется, она была одна. – Она приготовила мне маленький подарок, – объяснил Амелиус, – кошелек своей работы и не хотела отдавать мне его при молодых женщинах, боясь их насмешек. – Я желаю вам всего, что только есть лучшего на свете, Амелиус, – сказала она, – вспоминайте иногда обо мне, открывая этот кошелек. – Прогнали ли бы вы ее, на моем месте, когда она произнесла эти слова и сунула мне в руку подарок? – Нет, клянусь, вы не могли бы так поступить, если бы она смотрела на вас в ту минуту. На длинном, худом лице Руфуса Дингуэля впервые показалась улыбка. – В газетах есть еще некоторые подробности, – промолвил он лукаво. – Черт побери газету, – отвечал Амелиус. Руфус поклонился с невозмутимою вежливостью человека, принявшего проклятие за невольный комплимент американской печати. – В газетах говорят, что она поцеловала вас. – Все ложь! – закричал Амелиус. – Может быть, в газеты вкралась опечатка, – настаивал Руфус. – Может быть, вы поцеловали ее? – Это вас не касается, – ответил сердито Амелиус. |
