— Отключись сначала от Интернета… Елена. Похитил ее Парис, сын Приама, вместе с сокровищами спартанского царя Менелая. Из-за этого началась война греков с Троей.

— Горобец тоже была Елена. У него есть собственность, — Корнилов рассуждал вслух. — Вообще, Обур — довольно образованный человек. Откуда он знает про Тануку, что это японский оборотень? Что это за имя такое «Обур»?

Михаил опять подключился к Интернету, набрал в окошке поисковой системы «Обур». Поисковик ничего не обнаружил, а только уточнил: «Может, не „Обур“, а „Обер“?»

— Может, вообще, опер! — крикнул Корнилов кому-то в экран. — Я же тебе говорил, Аня, что ничего нужного этот Интернет никогда не покажет…

Глава 10

«Известно, — говорил я себе, — что все или, во всяком случае, большинство современных комедий, основанных на вымысле, равно как и на событиях исторических, — гиль и что в них нет ни складу, ни ладу, а между тем чернь смотрит их с удовольствием, одобряет их и признает за хорошие…»

В этом месте Петербурга Аня еще никогда не бывала. Она даже не замечала раньше, что за Кировский универмаг уходит не тупиковая дорожка, а целая улица. Сначала она шла вдоль промышленных корпусов и НИИ, мимо проходных, навесных переходов, металлических ворот. Потом пошли двухэтажные домики, построенные еще пленными немцами. Нищета их жителей была видна даже через глухие стены и плотно занавешенные и покрытые слоем пыли окна. Но некоторые домики уже нашли новых хозяев, у них обновили фасады, вставили в окна стеклопакеты, рядом разбили клумбы, газоны, припарковали иномарки. Фразеологизм «стояли особняком» относился к ним буквально.

Аня все время забывала номер дома, в котором помещалась редакция «Арлекина», останавливалась, рылась в сумочке, произносила цифру вслух. Потом шагала дальше, с любопытством озираясь по сторонам, словно в незнакомом городе, чтобы у следующего дома опять рыться в сумочке в поисках цветастого обрывка. На одном из домов счет оборвался, заброшенный садик не имел номера. Зато в самом его центре был круглый пруд, который напомнил Ане дом художника Василия Лонгина, ее свекра по первому мужу.

Она свернула на почти затопленную лужами тропинку и пошла по узеньким песчаным островкам. Пруд был на редкость неживописным. Рядом с ним не было ни кустов, ни скамеечек. Он был похож на большую воронку от снаряда, заполненную водой. И хотя, как известно, снаряд в одну воронку два раза не падает, тополя и осины держались от него подальше.

Аня вышла на бережок, посмотрела на грязную воду. С противоположной стороны пруда она увидела торчащие из воды металлические поручни, как в бассейне. Это было так необычно, что девушка обошла пруд вокруг, собирая на подошву еще прошлогодние перепрелые листья. При ближайшем рассмотрении поручни оказались спинками армейской кровати. Она стояла прямо в пруду, и вода едва покрывала пружинный матрац.

Она представила человека, который проснулся утром, сел на кровать. Ногами нашарил под водой домашние тапочки. Хотел умыться, но вспомнил, что он и так всегда мокрый. Тогда он вышел на берег и пошел на работу в один из соседних НИИ, оставляя за собой мокрый след.

Садик был ограничен с одной стороны бетонным забором, на котором Аня, несмотря на близорукость, увидела нарисованную белой краской кошачью или собачью морду. Она хотела уже выбираться из этого сырого и неуютного садика, как вдруг стукнула себя по лбу и обругала за тупость. На заборе была изображена театральная маска (намек на Коломбину, персонаж театра масок), а не морда с острыми ушами.

Аня шла вдоль забора от одной нарисованной маски к другой. Наконец, вместо белой рожицы она увидела черный металлический домофон.