За настойчивостью этого товарища явно скрывался не пустой интерес; интерес на грани провокации, – а это никак не входило в планы Румянцова.

Жаль, но день не удалось провести спокойно. Раздался звонок аппарата, конечно же, звонили по спецсвязи. Иван, досадуя и проклиная телефон, подумал: «Черт, неужели опять на службу, да еще в выходной?» Он поднял трубку, и ответил:

– Слушаю!

Звонившим оказался заместитель и начальник Центрального штаба секретаря ЦК Архимандритова генерал армии Гейер-Генерозов.

– Я внимательно вас слушаю, Исай Львович!

Гейер-Генерозов всегда был корректен с ведущим референтом Арсения Алексеевича. Правда, он никогда не обращался к нему ни по фамилии, ни по имени-отчеству, ни просто по имени, а только по званию.

– Капитан первого ранга, не обращайте внимания, что сегодня выходной. Вы же знаете, что для нас время отдыха относительно. За вами сейчас заедет автомобиль, вы знаете и водителя и машину. Вы проедете по известному вам адресу, заберете известную вам особу и доставите ее на объект «Интернационал».

Понятное дело, особа Румянцову была хорошо известна, а объект, на который следовало ее привезти, был подмосковной виллой Архимандритова.

Референт вышел из своего особняка ровно через 15 минут и тут же увидел, как на площадке перед домом остановилась «Чайка» ГАЗ-13. Зная, что особа, за которой они заедут, будет находиться сзади в салоне, он сразу сел рядом с водителем. Тот знал, куда ехать, и автомобиль на огромной скорости направился по адресу.

Дверь Ивану Михайловичу открыла вышколенная домработница, чуть склонив голову и указав направление, она провела его в покои хозяйки. Эвелина Абрамовна Сарнавская была знаменитой актрисой, известной не только в советской стране, но и далеко за рубежом, – редкий случай для Страны Советов. Женщина изумительная, она унаследовала свою красоту от матери-украинки; иногда, глядя на нее (чаще, конечно же, в фильмах) Румянцов ясно представлял паненок, с любовью живописуемых гениальным Гоголем.

Эвелина Абрамовна, мило улыбаясь гостю, приподняла руку для приветственного поцелуя и красивым грудным голосом произнесла:

– Нюша проведет вас в комнаты, там вы встретите одну знакомую вам особу.

Румянцов в сопровождении домработницы Нюши направился по длинному коридору; у одной из дверей она остановилась. Иван отворил дверь и вошел в комнату.

Почти посередине уютно обставленного дорогой мебелью пространства в мягком кресле сидела не менее известная, чем хозяйка квартиры, актриса. Он сразу узнал ее, хотя со времени их последней встречи прошли годы. Рогнеда Павловна Чаковская преподавала (помимо иных обязанностей) в Военно-дипломатической академии курс риторики и актерского мастерства. Уже после окончания академии, когда Румянцов работал под крышей торгпредства в порту Хайфон в Демократической Республике Вьетнам, он услышал от прибывшего туда инкогнито министра, в свое время лично знавшего товарища Сталина, что Рогнеда Павловна была одной из довоенных любовниц великого вождя. А еще, что она была родственницей какого-то близкого соратника Ленина.

Восседая на кресле в атласном китайском халате, как сказочная восточная фея, Рогнеда Павловна подождала пока Румянцов подойдет к ней, и изящно подала обе руки для поцелуя. Затем, прикасаясь длинным ногтем тонкого пальца к его щеке, она подставила лицо для поцелуя.

– Ванечка, если ты моряк, то прояви смелость, поцелуй великую актрису в губы.

Прихоть кокетки следовало исполнить так, чтобы не перейти грань, за которой начинаются неприличие и разочарование… Никакие естественные прикосновения здесь не проходили; женщины, с которыми Румянцов встречался за последние двое суток, – все, как одна, – были слишком выдающимися, слишком значимыми, даже по той причине, что вступали в связь с неординарными личностями, оставившими на их губах, их телах, в их женской матрице тел свои печати, свой генный след…

И шутка ли, он хотел получить поцелуй на грани риска, на грани фола, на грани жизни и смерти.