Причиной того, что Густав-Георг барон фон Ностиц-Вальнитц, человек, привыкший жонглировать миллионами и принимать судьбоносные решения, два дня взволнованно кружил по комнате, повторяя: «Он сам дьявол, действительно, дьявол!», было пришедшее из Египта написанное от руки письмо с приложенным к нему помятым листком бумаги, на котором отпечатались странные значки.

Омару потребовалось двое суток, чтобы достичь Александрии и поселиться вдали от центра, в отеле «Аль-Саламек», откуда он послал барону телеграмму, в которой сообщал, что нашел Хартфилда, еще важнее — последний фрагмент плиты, отпечаток уже отослан им в Берлин, он же ожидает дальнейших указаний.

Нагиб эк-Касар теперь трудился над значками, а барон, в чьем городском дворце происходила работа, не спускал глаз с письменного стола, заваленного книгами, папками и документами.

С помощью химического карандаша проявив надписи, частично стертые и местами вовсе не различимые, Нагиб пытался перенести их на бумагу. Сомнения, возникшие по поводу того, действительно ли речь идет о фрагменте базальтовой плиты из Рашида — а Нагиб долго не хотел верить в успех Омара, — развеялись, как только были расшифрованы первые две строки, а в третьей Нагиб заметил имя Имхотепа.

После отъезда Омара Нагиб не терял времени. Работая в архиве музея, он сделал два немаловажных открытия.

Во-первых, он обнаружил переписку парижского Лувра с Берлинским Музеем, в которой речь также шла о плите. В процессе переписки произошел обмен фрагментами, так что в берлинском архиве теперь был текст с левого нижнего края плиты.

Во-вторых, в одной из специальных британских газет он нашел статью под заголовком «Некоторые неопубликованные текстовые фрагменты, найденные в Рашиде», подписанную неким Кристофером Шелли.

Один из фрагментов, который обычно не вызывал интереса из-за небольшого размера, показался Нагибу похожим на текст все с той же плиты. Он начинался типичной для Древнего Египта формой приветствия «О, Вы» и напомнил Нагибу начало фрагмента Мустафы Ага Айата, продолжавшегося словами «высокие боги». Не нужно было обладать особыми способностями, чтобы сопоставить два фрагмента, составив единый текст: «О, Вы, высокие боги, полные ликования и полные счастья, в вечности пребывающие».

Особенно ценных сведений текст не содержал, по крайней мере указания на местоположение гробницы Имхотепа и ее таинственное содержимое отсутствовали.

Фон Ностиц выкуривал одну сигару за другой и постоянно снабжал Нагиба кофе и коньяком.

— Я вас отсюда не выпущу, пока текст не будет переведен! — заметил он, стукнув кулаком по столу.

Нагиб пробормотал нечто, так что могло показаться — избыток алкоголя поколебал чистоту его сознания. Но, напротив, Нагиб был трезв как стеклышко, он чувствовал близость к открытию, и никакой силой его было не оттащить от стола.

Поздно ночью — облака дыма заполнили комнату, а бутылка опустела — Нагиб положил на стол карандаш, значительно откашлялся, будто собираясь сделать ясным голосом какое-то важное заявление, и сказал: «Готово!»

Фон Ностиц, некоторое время назад опустившийся в кресло и поломавший дрожащими пальцами уже некоторое количество сигар, вскочил и поспешил, насколько это позволяла его поврежденная левая нога, к столу, на котором были разложены пять листков.

— Ну, читайте же, Нагиб! Читайте!

Тот наслаждался моментом триумфа с видимым безразличием посвященного. Но спокойствие это было наигранным. На самом деле кровь прилила ему к голове, и ему огромных усилий стоило заставить свои руки не дрожать.