|
Кемаль пришел ко мне, чтобы продать фрагмент. Я высмеял его, сказав, что лучше бы он использовал камень, мостя дорожку перед домом, — такую вещь никто не купит. Но он заплакал, и я дал ему десять пиастров, скорее из жалости. С тех пор камень лежал у меня в кабинете на подоконнике. И продолжал бы лежать и по сей день, если бы однажды Карлайль, этот проныра, не спросил о значках на его поверхности. Я рассказал ему историю о Кемале и десяти пиастрах, мы вместе посмеялись, и англичанин попросил дать ему на время камень, он хотел его кому-то показать. Я не имел ничего против. Через несколько дней он возвратился и взволнованно начал расспрашивать о Кемале и точном месте, где был найден камень. Он хотел искать отсутствовавшие части. Я спросил, не хочет ли Карлайль посвятить меня в свою тайну, но тот начал увиливать, хотел одурачить меня. Но он просчитался. Я забрал у него камень и отдал на перевод знакомому в Каире. Вот что тот прочел.
Мустафа достал из кармана лист бумаги и расправил его на столе: — Все золото, — повторил помощник мудира. — Именно то, что нужно. — И я найду его. — Мустафа ударил себя в грудь кулаком. Затем он снова завернул камень в коричневую бумагу и проворчал что-то о неверных христианских псах и о гордости сыновей Египта и, заперев камень в чемодан и убрав тот в шкаф, сказал: — Теперь очередь Нагиба эк-Касара. — Можно ли вообще доверять этому эк-Касару? — осторожно осведомился эль-Навави. — Я за него готов руку на отсечение дать, — ответил Айат. — Он давно является соратником Заглула и таким же старым приверженцем нашей идеи, как и тот. Что бы мы без него делали? Он единственный, кто изучал историю культуры нашей страны и может помочь нам. Большинство экспертов — безбожники-иностранцы, они заинтересованы лишь в том, чтобы побольше сокровищ вывезти из страны. Они забрали у нас все: наших богов, наши обелиски, даже мозаики, по которым ступали наши предки. Однажды они увезут с собой пирамиды и вновь соберут их в Лондоне, Париже и Берлине. Эль-Навави поддерживал Айата, энергично кивая. — Для европейцев мы всего лишь необразованные погонщики верблюдов, пастухи, торговцы и чистильщики обуви, люди третьего, да что там — четвертого класса, не умеющие сохранить наследие собственных предков. Все европейцы, уже лет сто приезжающие в Египет, считают, что поняли восточный характер. И что еще хуже — в это верят и многие из нас. Мы теряем лучшие черты мусульман и приобретаем худшие качества европейцев. И в этом ничего не изменится и при лорде Киченере. Он есть и останется христианским псом, колонизатором, даже если еще чаще станет повторять «Я один из вас!» Он был и останется британцем, а все британцы — враги. Ты вообще меня слушаешь? Мустафа Ага Айат действительно не слушал эль-Навави, опустившись на постель и глядя в потолок Но не из невежливости или безразличия. Все, что говорил в тот момент помощник мудира, уже не раз звучало на собраниях националистов и было всеми признано истиной. — Я сейчас думаю о том, — сказал Мустафа, не отводя взгляда от потолка, украшенного по краям лепниной, — я думаю о том, где же слабое звено. Я имею в виду то, что леди Доусон искала не какой-нибудь черный камень. Она искала тот же обломок, что и мы, и он может стать ключом к великому открытию. Я спрашиваю тебя, Ибрагим, откуда леди известно о камнях? — Правильный вопрос, — ответил эль-Навави. — Она, видимо, не только прекрасно информирована, у нее должны быть связи с археологами, и не только с английскими! — Что мы знаем об этой женщине? — Она англичанка и не обязана быть прописана. Кроме того, как ты знаешь, она живет на корабле и, соответственно, не подпадает вообще ни под какие египетские законы и предписания. |
