Темные делишки? Касар пожал плечами. Доказать он ничего бы не смог, хотя годами наблюдал за деятельностью Муссы. Мое предположение, что Мусса использует свою фирму лишь в качестве прикрытия, на самом же деле занимается чем-то иным, Касар отмел. В своей области Мусса профессионал, он живет своей фирмой, в наличии глубочайших знаний ему не откажешь. Многие считают его и вовсе лучшим экспертом по египетскому искусству в Европе, хотя он не учился этому. Касар рассказывал не без зависти, свидетельствовавшей о наличии у него самого профессионального образования. Покидая кафе, я знал о Муссе много больше прежнего и был уверен, что тот играет главную роль во всей истории, однако ключ к ее разгадке я тем вечером так и не нашел.

В надежде увидеть мисс Клейтон я полетел в Каир и лишь на месте понял, что совершил ошибку. Мисс Клейтон только что покинула отель, но уехала ли она из страны, в отеле мне сообщить отказались. Я решил использовать пребывание в Египте, чтобы попытаться узнать что-либо о Муссе. Визиты к антикварам Каира результатов не дали, да к тому же я встретил столько недоверия с их стороны, что уже через пару дней покинул город и направился в Минию, город в центральном Египте, где когда-то у меня были знакомые — семья с тремя сыновьями, — жившие расхищением захоронений в регионе Тель эль-Амарна. Но и здесь имя Муссы не было известно, так что я, несолоно хлебавши, вернулся домой.

Я потратил массу времени на расследование, не продвинувшись при этом ни на шаг, и вернулся к книге, которую мне уже пора было сдавать, отложив поиски, но не в силах перестать размышлять о них.

Прошло уже около года, когда я неожиданно получил письмо от Касара, в котором говорилось, что Мусса умер — на этот раз действительно, — и среди оставленного им имущества есть нечто, могущее меня заинтересовать. Я в тот же день отправился в Дюссельдорф. К моему удивлению, я нашел Касара живущим в мире и согласии с бывшей супругой Муссы. О покойном речь не заводилась. Касар передал мне свиток потемневших, исписанных арабской вязью документов, грязных и потрепанных, являвшихся итогом долгой кропотливой работы. Они были найдены в запертом ящике Муссы.

Я вопросительно посмотрел на Касара, он же ожидал, что я прочту бумаги, тогда мне все станет ясно. При этом он многозначительно ухмылялся. Я не знаю арабского, поэтому сказал, что мне, видимо, понадобится переводчик. Касар согласился.

Знает ли он, что написано в бумагах? Конечно, ответил Касар, хотя и не все, но достаточно для того, чтобы события, связанные с Муссой и его жизнью, стали казаться ему теперь куда менее загадочными. Конечно, я загорелся желанием узнать, какую информацию содержит свиток, находившийся у меня в руках, но Касар с почти садистским упрямством отказался даже намекнуть на это. Он сказал, что я могу забрать бумаги, так как, скорее всего, я — единственный, кто в полной мере сможет постичь все написанное в них. Он почти уверен, что на их основе, в конце концов, будет написана книга.

Касар оказался прав. Ежедневно я провожу три часа с г-жой Ширин, египтянкой из Мюнхена — она переводит для меня с арабского языка записи Муссы, я же делаю заметки. Иногда то, что я слышу, настолько захватывает, что я забываю о собственных записях, позже же мне приходится восстанавливать услышанное по памяти. Многое мне пришлось переписать так, чтобы сделать мысль более ясной, однако я приложил все усилия для того, чтобы максимально приблизить стиль к оригинальному. Сведения же, отсутствовавшие в дневнике — а речь, без сомнения, идет именно о дневнике, — я черпал из независимых источников.