— В меня, видите ли… э-э… вселился Дух Лобачевского.

— Что? — запротестовал Карслунд. — Душа Лобачевского вселилась в ваше… Не может быть! Святые никогда…

Я отмахнулся, встал возле Джинни на колени, зажал голову Свертальфа между ладонями.

— Успокойся. Никто не хочет причинять тебе вреда. Тот, кто вселился в меня, думает, что понимает, что случилось.

Соображаешь? Его имя — Николай Иванович Лобачевский. Кто вы?

Мышцы кота напряглись, сверкнули клыки, комната заполнилась крепнущим воем. Свертальф был близок к истерике.

— Сэр, с вашего разрешения у меня есть идея. Он не Враг. Я бы знал, если бы он был Врагом. Случившееся приводит его в замешательство, он смущен, а доя того, чтобы мыслить, он располагает лишь кошачьим мозгом. Очевидно, ваш язык ему не знаком. Разрешите, я попытаюсь успокоить его?

С моих губ полились журчащие и шипящие русские звуки.

Свертальф вскочил, потом я почувствовал, как он понемногу расслабился под моими ладонями. А потом… Он смотрел и слушал так внимательно, с таким наслаждением, будто я был не я, а мышиная норка.

Когда я замолчал, он покачал головой и мяукнул.

— Итак, он не русский. Но, кажется, он понял наши намерения.

«Посмотрите, — подумал я. — Используя то, что я знаю английский, вы понимаете этот язык, Свертальф тоже знает этот язык. Почему же его… ну, тот, который вселился, в отличие от вас английский не понимает?»

«Уверяю вас, сэр. Кошачий мозг в данном случае не годится. В нем нет структуры, хотя бы схожей с той, что управляет человеческой речью. Вселившейся душе и так приходится использовать чуть ли не каждую работоспособную клеточку головного мозга вашего Свертальфа. Но она может без затруднений использовать весь накопленный им опыт. Даже у этого маленького млекопитающегося способность к запоминанию и огромный запас памяти. Нужно только воспользоваться языком, на котором говорила при жизни душа».

«Понятно, — подумал я. — Но вы недооцениваете Свертальфа. Он долгое время прожил в нашей семье. Его с рождения воспитывала и обучала ведьма. И поэтому он гораздо умнее обычного кота. Кроме того, атмосфера колдовства, в которой он прожил всю жизнь, не могла пройти бесследно».

— Прекрасно, говорите ли вы по-немецки? — обратился я и не я коту.

Свертальф с жаром кивнул.

— Ми-ей, — сказал он с выражением акцента.

— Добрый вечер, милостивый государь. Я — математик Николай Иванович Лобачевский, старший советник Российского Казанского университета. Рад приветствовать вас, милейший.

Последняя фраза была сказана по-французски — по всем правилам вежливости XIX столетия.

Лапа Свертальфа со скрежетом царапнула пол.

— Он хочет писать, — от изумления глаза Джинни широко распахнулись. — Свертальф, послушай. Не сердись. Не бойся.

Не мешай ему делать то, что он хочет. Не сопротивляйся, помоги ему. Когда это все кончится, у тебя будет больше сливок и сардин, чем ты сможешь съесть. ты же хороший котик, — она пощекотала ему подбородок.

Не похоже было, чтобы Свертальф полностью примирился с тем, что в его теле поселился Дух ученого. Но ласка помогла — он замурлыкал.

Пока Джинни и Грисволд были заняты приготовлениями, я сконцентрировался на обмене мыслями с Лобачевским. остальные, потрясенные случившимся, столпились вокруг.

Полностью неизвестно, что произойдет дальше, но это их мучило. Я обрывками слышал, чем они переговаривались.

— Черт возьми, никогда даже не слышал, чтобы святые являлись подобным образом, — сказал Чарлз.

— Адмирал, прошу вас, — отозвался Карслунд.