Вначале он отчаянно сопротивлялся и громко верещал когда, крепко ухватив за ворот, сержант стал вытаскивать канадца из его убежища. Когда же Перепеляк вытащил Харпера на свет божий, тот упал на колени. Трясясь мелкой дрожью от страха, сложив руки на груди, канадец стал просить русского не убивать его.

Видя, что сержант не понимает обращенных к нему слов и зло топорщит усы, капитан со слезами на глазах попытался поцеловать его руки, чем окончательно вывел из себя Перепеляка. Орденоносец, член партии, авторитетный человек в своей роте и батальоне, он не мог вынести подобного к себе обращения. Двинув в лоб для приведения в чувство кованым прикладом, он рывком поставил канадца на ноги. Забрав пистолет, документы и дав сильный пинок, погнал Харпера в нужном направлении.

— Сори, сори! — презрительно передразнивал сержант своего пленника, — и ведь родятся же на белом свете такие извращенцы. Срамота одна!

Гораздо сдержанней и достойней вел себя бригадный генерал Монтегю, когда его доставили в штаб генерала Гришина. Он не падал на колени, не хватал за руки в отличие от своего подчиненного. Пережив бомбовый налет и танковый удар, Монтегю неплохо выглядел и даже попытался требовать от Гришина достойного отношения к себе.

— Требует!? — громыхнув голосом, переспросил командарм переводчика, — скажите ему, что в его нынешнем положении он может только просить.

Воинственный вид Гришина и громкий голос быстро вразумили пленного, и он стал вести себя подобающе.

— Товарищ генерал, он просит о гуманном обращении к пленным и оказании помощи раненым, согласно Женевской конвенции.

— Вот так-то оно лучше. Скажи, что вся необходимая помощь пленным будет оказана, может, не сомневается. Пусть сядет — разрешил пленному Гришин. — Допрашивайте, а я пока доложу маршалу, пусть порадует Москву нашим успехом и первым трофейным генералом.

Успех у 49 армии действительно был неплохой. За один день боев войска генерала Гришина продвинулись на 20–25 километров вышли к городу Хагенов, основательно потесня противника. Протаранив канадцев, танковый клин генерала Панова создал угрозу флагу и тылу главных сил Демельхубера. Застигнутый врасплох противник пытался контратаковать, но его соединения подверглись массированному удару с земли и воздуха.

Первыми по немцам ударили «Илы». Зная, что немцы испытывают особый страх перед штурмовиками, русские генералы специально бросили против них и не ошиблись. Достаточно было одного удара идущих на низкой высоте «летающих танков», чтобы изгнать мужество из сердец защитников фатерланда.

Надежно прикрытые истребителями, в течение двадцати минут они принялись буквально ходить по головам перепуганных немцев. Прочно оседлав небо, русские летчики методично разрушали все, что было в зоне досягаемости их огня, и делали это весьма эффективно. В результате этой атаки немцы лишились почти всей артиллерии, бронемашин и ствольных минометов, сосредоточенных на подступах к Груббе. Во многих местах была нарушена связь, что очень плачевно сказалось на управлении войсками.

Не менее важным результатом налета русских штурмовиков стало падение морального духа у немецких войск. Никто уже не говорил о новом походе на восток ради освобождения фатерланда. Пережив атаку «сталинских монстров», раздались крики о предательстве со стороны англичан, бросивших немцев на растерзание русским. Об этом говорили все, с той лишь разницей, что солдаты гневно кричали, а офицеры ругались, крепко сцепив от злости зубы.

В этой обстановке было крайне трудно организовать как наступление, так и оборону. Стоило только взводу русских танков атаковать расположение передовых частей немцев, как те стали стремительно отступать на запад, не оказав серьезного сопротивления.

Никто не хотел выполнять приказы, независимо от кого они бы не исходили.