Эфрон был в Белом движении с первого и до последнего дня. И оставался верен своим идеалам, о чем вспоминал позднее Роман Гуль: «Эфрон весь был еще охвачен белой идеей, он служил не помню уж в каком полку, в Добровольческой армии, кажется, в чине поручика. Разговор двух бывших добровольцев был довольно странный. Я в белой идее давно разочаровался и говорил о том, что все было неправильно зачато, вожди армии не сумели сделать ее народной, и потому белые и проиграли. Теперь я был сторонником замирения России. Он, наоборот, никакого замирения не хотел, говорил, что белая армия спасла честь России, против чего я не возражал: сам участвовал в спасении чести. Но конечной целью войны должно было быть ведь не спасение чести, а — победа. Ее не было. Эфрон возражал очень страстно, как истый рыцарь Белой идеи...»

Однако до сих пор о добровольчестве Эфрона если и вспоминают, то исключительно в связи с Мариной Цветаевой. Многим, наверное, знакомы ее легендарные строки, в основе которых как раз жизнь мужа — прапорщика офицерского генерала Марковского полка:

Кто уцелел —умрет, кто мертв — воспрянет, И вот потомки, вспомнив старину:

— Где были вы ? —- Вопрос как громом грянет, Ответ как громом грянет: — На Дону!

— Что делали ?—Да принимали муки, Потом устали и легли на сон.

И в словаре задумчивые внуки

За словом: «долг» напишут слово: «Дон»

В эмиграции Сергей Эфрон, как и большинство участников Белого движения, начал писать мемуары о русской смуте. Но завершить книгу он так и не сумел. Даже судьба рукописи сегодня неизвестна. Сохранились лишь две главы: «Октябрь» (о боях в Москве) и «Декабрь» (первые дни Добровольческой армии). Но именно неопубликованные фрагменты его мемуаров о наступлении русской армии генерала Врангеля в Северной Таврии в мае 1920 года легли в основу поэмы Цветаевой «Перекоп». Да, вы не ошиблись. Именно о наступлении, а не об обороне осенью того же года, как принято судить в современной России. Сама Цветаева называла Перекоп майским и горько сетовала, что не может ничего написать про последний этап белого сопротивления: «дневника, крохотной даже не тетради, а стопочки бумаги, уже не было».

О борьбе Сергея Эфрона с большевиками есть несколько безукоризненных свидетельств. Это и его письма, не так давно опубликованные. И фотография в форме офицера Марковского полка. Жаль, что не все обратили внимание на погоны. Черно-белые, с одним просветом, без звездочек. Это значит, что принадлежат они капитану. Но самое главное свидетельство оставил сам Эфрон, написавший в свое время статью «О добровольчестве»:

«Добровольчество. «Добрая воля к смерти» (слова поэта), тысячи и тысячи могил, оставшихся там, позади, в России, тысячи изувеченных инвалидов, рассеянных по всему миру, цепь подвигов и подвижничеств и «белогвардейщина», контрразведки, погромы, расстрелы, сожженные деревни, грабежи, мародерства, взятки, пьянство, кокаин... Где же правда? Кто же они или, вернее, кем были —- героями-подвижниками или разбойниками-душегубами? Одни называют их «Георгиями», другие — «Жоржиками».

Я был добровольцем с первого дня, и если бы чудо перенесло меня снова в октябрь 17-го года, я бы и с теперешним моим опытом снова стал добровольцем. Позвольте же мне, добровольцу, на вопрос «Где правда ?» — дать попытку ответа.

Мой ответ: «Георгий» продвинул Добровольческую до Орла, «Жоржик» разбил, разложил и оттянул ее до Крыма и дальше, «Георгий» похоронен в русских степях и полях, «положив душу свою за други своя», «Жоржик» жив? здравствует, политиканствует, проповедует злобу и мщение, источает хулу, брань и бешеную слюну, стреляет в Милюкова, убивает Набокова, кричит на всех перекрестках о долге, любви к Родине, национализме.