Сима сказал что то вполголоса. Сосновский не разобрал ни слова, глянул вопросительно.

— Извини, — улыбнулся Сима, — в образ вошел, привычка. — И перевел сказанное: — Долго мы так не продержимся.

— А нам долго и не надо. Сразу за Воробьями сворачиваем. Кстати, заодно и посмотрим, что там, в кузове. И «языка» послушаем.

Странно было ехать по родной земле среди ее захватчиков. Ведь у каждого бойца, помимо общего, был и свой счет к фашистам. Но чувство ненависти было властно подавлено чувством долга.

Придерживая баранку одной рукой, Сосновский достал и передал Симе карту.

Тот, удобно ее свернув, положил на колено и тут же стал делать пометки на полях, время от времени уточняя у Сосновского.

— Больших транспортеров в колонне два, так? Четыре грузовика со снарядами, точно?

— Не знаю. Они крытые.

— Со снарядами, — уверенно чиркал карандашом Сима.

— Откуда ты знаешь?

— Я ведь отчасти офицер немецкой армии, — шутливо объяснил Сима. — Наш легкий танк гнали, «Т-60», самоходом, заметил?

— На хрена он им сдался?

— Хозяйственные.

Световой день близился к концу. Небо было еще светлое, но разных цветов. На востоке синело, на западе золотисто светило. Кое-где в синеве проглядывали первые нетерпеливые звездочки.

Потом вдруг разом все затянуло серой мглой, пошел снег, зарядом. Быстро кончился. Опять посветлело.

— Вообще, погубит немца порядок, — сказал Сима.

— А что так?

— Да я вот уже отметил: «с. Мокрое — дислоцирован четвертый батальон мотопехоты. Васильки — гаубичная батарея». Еще кое-что зафиксировал. По указателям.

— Это наглость, а не любовь к порядку, — угрюмо проговорил Сосновский. — Вон: «Нах Москау», видишь стрелку?

— Ничего, мы ее скоро на Берлин повернем.

— Да не очень-то скоро.

— Все относительно, фельдфебель. В рамках истории.

— В рамках истории впереди еще пост. И похоже, посерьезнее. Каждую машину досматривают.

— Проскочим, — с мальчишеской уверенностью пообещал Сима. — Погубит немца порядок. И дисциплина.

С этими словами он отщелкнул крышку ящичка на панели и стал деловито в нем копаться. Достал фляжку, отвинтил пробку, понюхал:

— Шнапс. Хочешь глотнуть?

— Я лучше своего, чистенького, на ночевке.

Сима перебрал попавшиеся в руки бумаги, отобрал нужные:

— Что и требовалось доказать. Кстати, верстах в пяти за постом — поворот на Воробьи.

Этот пост в самом деле был посерьезнее. Полосатый шлагбаум, грозная табличка «Halt», приземистая конторка рядом с обочиной, возле которой плотной сбитой стайкой теснились мотоциклы с пулеметами.

— Дас ист гут, — проговорил Сима. — Значит, впереди секретный объект. Я так полагаю, склад боеприпасов или топливный. Эх, ехать бы так и ехать подальше. Сколько полезного бы собрали.

— А ты веселый человек — серьезно сказал Сосновский. — И смелый. Ты мне нравишься.

— Ты мне тоже, — не стал скрывать Сима. — Ты за этой баранкой будто в Германии родился.

— А в ухо?

— Не успеешь.

— Я не таких…

— Вот именно, — усмехнулся Сима. — Именно, что не таких… Приготовься. Твое дело устало в стекло пялиться. И моргать по-тупому.

Сосновский остановил машину. Справа подошли два солдата. Из-под касок виднелись теплые подшлемники, носы были красные, с замерзшей под ними мокротой.

Старший небрежно выкинул руку в приветствии и тут же протянул ее за документами.

Сима что-то резко сказал ему.