Разместились как-то. Раненых наново перевязали, устроили поудобнее. А сами друг на друге сидим. И дышится все тяжелее. В лодке — теснота, не то что не повернешься — не вздохнешь свободно. Да и затяжелела наша «Щучка», лодка ведь к этому очень чувствительна. Тут уж мы в ней и впрямь как кильки в банке. Да еще и в рассоле. Через люк нам штормяга порядочно солененького нахлестал.

Воду откачали, Командир скомандовал «к погружению». Сразу спокойно стало. Но уж очень душно. Взяли курс на Полярный.

Пока шли, ребята, отогревшись, рассказали про свои дела. Всплыли они не осмотревшись, а тут как раз три немецких катера, конвой наш выслеживают. Погрузиться не поспели, завязался бой. А у этой «Малютки» всего одна пушчонка. Однако бились отважно. Один катер подожгли. И тут, к счастью, наши истребители подоспели, второй катер измолотили, а третий сам поспешил удрать.

— Спасибо вам, — сказал капитан «Малютки». — Выручили.

— Еще не выручили. Надо еще до базы добраться.

— Очень надо, — вставил свое слово Одесса. — Меня девушки ждут. Три блондинки.

Вот так и идем, за приятным разговором. Минное поле решили, как обычно, низом пройти — безопаснее. Нырнули, дыхание затаили, слушаем. И вроде бы нормально прошли. Не зацепили. Но рано обрадовались.

— Стучит, — вдруг привстал с разножки Боцман. — Поймали, однако.

Слушаем — точно! По правому борту, как раз возле центрального поста, что-то ритмично постукивает снаружи. Не сильно, но гулко.

— Поймали, — повторил Боцман. — За правый горизонтальный руль, сволочь, зацепилась. Тащим ее за собой.

Вот еще заморока. Зацепили минреп, сорвали мину с якоря и тащим. Она, гадюка, бьется об нас пока еще круглым боком, а как рожком стукнет… Может, после взрыва и всплывем. Только никому не нужные. И ни на что не годные.

— А меня радистки ждут, — причмокнул Одесса. — Четыре штуки. У них снежинки на ресницах. Так и окаменеют на берегу, не дождавшись отважного военмора.

— Окаменеют! — взорвался Штурман. — Кому ты нужен? Ты посмотри на себя. Бычок черноморский тебя краше. Худой, длинный, носатый.

— Носатый, товарищ старший лейтенант, — это мое преимущество, — живо отбился Одесса. — В народе, на Привозе, говорят, что носатые мужчины очень ценятся, они самые на любовь гораздые. По причине… На Привозе говорят: что на витрине, то и в магазине.

Мы все грохнули. Даже про мину забыли, которая нам в дверь стучала.

— Отставить пошлости! — Штурман у нас был очень воспитанный человек, особенно в отношении женского пола.

— Это не пошлость, товарищ лейтенант. Это научная физиология.

— Иди отсюда! — приказал воспитанный человек.

Да куда ему идти, тут и ступить-то некуда.

А мина все постукивала и постукивала в борт.

— А вот если рванет, — задумался Одесса-папа, — какая-нибудь физиология от меня останется? Или только пошлость?

— В базу вернемся, — пригрозил Штурман, — я дам рапорт Командиру, чтобы списал тебя на берег. В банно-прачечный отряд.

— Спасибо! Уж там-то я…

Тут Штурман на него так глянул, что Одесса-папа и глаза опустил, и рот закрыл.

Командир уточнил время и место, решил всплывать. Мину отцепить, подышать, провентилироваться. Да и батареи подзарядить. Пора уже.

Всплыли. И — батюшки! Лед с севера нам вдогонку несет. Вот-вот догонит.

— Давай, салага, — сказал мне Боцман. — Облачайся по-быстрому.

Надел я гидрокостюм, обвязался по поясу концом, включился в кислородный аппарат, приготовился окунуться.

Но не пришлось. Трос, который зацепился за ограждение вертикального носового руля, оказался обыкновенной веревкой.