Он навис над Рин.

— Ты. Вставай.

Она с трудом поднялась. Колено возмущенно завопило.

— И сотри с лица это жалкое выражение. От меня ты сочувствия не получишь.

Она и не ожидала сочувствия. Но и того, что произойдет дальше, тоже не ожидала.

— Это самое жалкое зрелище, которое устраивал студент после того, как я покинул ополчение, — сказал Цзюнь. — Ты совершенно не овладела основами. Двигаешься как паралитик. Что я только что наблюдал? Ты что, проспала весь месяц?

«Он двигался слишком быстро. Я не успевала. Я не училась много лет, как он». Но хотя эти слова и пришли ей в голову, звучали они слишком жалкими оправданиями, каковыми и были. Рин открыла рот и закрыла — она была слишком оглушена, чтобы говорить.

— Ненавижу студентов вроде тебя, — безжалостно продолжил Цзюнь. Перестук палок давно затих. Их слушал весь класс. — Ты пролезла в Синегард из своей деревушки, считая, что теперь тобой будут гордиться мамочка и папочка. Может, ты и была самой умной в деревне. Может, даже сдала экзамен лучше, чем надеялся учитель. Но знаешь что? Чтобы овладеть боевыми искусствами, недостаточно запомнить несколько классических трактатов. Каждый год сюда приходит кто-нибудь вроде тебя, какой-нибудь сельский недотепа, который считает, что достоин моего времени и внимания, лишь сдав экзамен. Заруби себе на носу, южанка. Экзамен ничего не доказывает. Дисциплина и умения — вот что имеет значение в этой школе. Тот парень, — Цзюнь ткнул пальцем в ту сторону, куда удалился Нэчжа, — может, и свинья, но из него выйдет командир. А ты — просто крестьянское отродье.

Теперь на нее уставился весь класс. В глазах Катая читалось сочувствие. Даже Венка выглядела пораженной.

У Рин звенело в ушах, слова Цзюня расплывались. Она казалась себе такой ничтожной. Как будто вот-вот рассыпется в пыль. Только не плачь. В глазах свербило от напора сдерживаемых слез. Только не плачь.

— Я не терплю в своем классе возмутителей спокойствия, — сказал Цзюнь. — К сожалению, не в моей власти тебя исключить, но я запрещаю тебе посещать тренировки. Ты не притронешься к мешку с оружием. Не будешь посещать зал в свободное время. Ноги твоей не будет там, где я провожу занятия. И ты не будешь просить старшекурсников тебя научить. Я не хочу, чтобы ты доставляла мне неприятности. А теперь убирайся с моих глаз.

Глава 5

Рин проковыляла к двери. В ее голове снова и снова отдавались эхом слова Цзюня. Мысли затуманились, подкосились ноги и потемнело в глазах. Она осела на землю по каменной стене и прижала колени к груди, а в ушах бешено стучала кровь.

Потом напряжение в груди прорвалось наружу, и Рин впервые после первого знакомства с академией заплакала, закрыв лицо руками, чтобы никто не услышал.

Она плакала от боли. Плакала от стыда. Но самое главное — потому что два долгих года подготовки к кэцзюй ничего не значили. Она на несколько лет отстала от однокурсников в Синегарде. У нее не было опыта в боевых искусствах, тем более никаких унаследованных техник, даже такой дурацкой, как у Нэчжи. Она не тренировалась с детства, как Венка. Не была такой же гениальной, не обладала такой же памятью, как Катай.

Но что еще хуже, она не имела никакой возможности нагнать остальных. Без занятий Цзюня, какими бы изматывающими они ни были, у Рин не было шанса пройти Испытания. Ни один наставник не примет кадета, который не умеет драться. Синегард — это военная академия. Если Рин не сумеет постоять за себя на поле боя, то какой от нее толк?

Наказание Цзюня было равносильно исключению. С ней покончено. Точка. Через год она вернется в Тикани.

Но ведь Нэчжа начал первым.

Чем больше Рин об этом размышляла, тем быстрее отчаяние превращалось в ярость.