Логично.

И наверное, правильно. Труди — лишь маска, вероятно, не единственная, хотя, возможно, любимая. Надежная. Удобная. Как старые туфли, которые давно разношены по ноге. И порой эта маска становится роднее лица.

Но…

— Да и надо ли? Мы получили, что хотели…

— У нее редкая болезнь, — Лотта сама не понимала, откуда появилось это вот упрямство. И зачем ей знать истинное имя? Что это знание изменит?

— Как оказалось, не такая и редкая. В настоящее время в Созвездии зарегистрировано пять миллионов человек с синдромом. Если у нее вообще этот. Медицинские документы тоже подделать не сложно. А вскрытие… кто рискнет вскрывать зараженных? Даже если вдруг, то думаю, что у ее дочери, как и у ее сестры давно уже другие личности. Страховка и та будет получена через посредника…

…что лишает возможности отследить финансовый поток.

Разумно.

— Идем, — Лотту развернули. — Все-таки тебе следует отдохнуть…

И взяли под руку.

За руку.

И хорошо, оказывается, просто идти с кем-то за руку. Рядом. И молчать. Слушать, как мягко ворчит корабль, который тоже устал…

— Я все равно не смогу уснуть, — сказала она, оказавшись в знакомом коридоре. И высвободив руку, обняла себя. — Я… не знаю, в голову лезет всякое. И я просто не хочу думать ни о чем таком, а не думать не получается. И я пытаюсь понять, что я могла бы сделать, чтобы изменить все. Может, если бы я больше прислушивалась к родственникам, если бы относилась к ним всерьез, вникала в проблемы…

— А ты не вникала?

— Вникала. Когда время было.

Лотта остановилась на пороге. И сделала глубокий вдох, почти решившись предложить… что-нибудь. К примеру, кофе, пока аппарат работал и тот малый запас картриджа, что в нем остался, позволял заварить кофе.

Синтетический.

— Но… те проблемы…

…очередная разбитая машина.

Или благотворительный вечер.

Аукцион, где необходимо потратить пару миллионов на сомнительного вида экспонат, который кузина окрестила предметом современного искусства, но доклад службы безопасности добавил пару деталей, вроде романа с художником…

…а он еще, получив деньги, уехал и бросил кузину с этим самым экспонатом…

Глупости.

Какие же глупости… и неужели эти самые глупости настолько важны, чтобы убить? И не только Лотту, но и других людей, совершенно непричастным ко внутренним дрязгам семейства Эрхард?

— Поцелуй меня, — она сказала, а потом решилась и, встав на цыпочки, сама поцеловала человека, который вдруг стал… важен?

И наверное, это не любовь.

Совсем не любовь. Какая любовь без бабочек и ослабевших колен? Без головокружения и желания поделиться счастьем со всем миром? Лотта знает толк в любви, она о любви семнадцать книг написала, так что…

Ей просто нравится целоваться.

Вот с этим вот человеком.

Здесь и сейчас.

— Я ведь не железный, — пробормотал он. А Лотта хихикнула. Точно не железный, хотя и похож, но железо мертво, а Кахрай живой.

Теплый.

И гладить его столь же приятно, как и целовать.

— Я тоже, — она посмотрела снизу вверх. И покраснела. И он тоже покраснел, что было совсем смешно.

— Это неправильно.

— Почему? — Лотта прикусила губу. Кажется, от нее сейчас сбежит мужчина. Это было обидно.