Лена посмотрела на Ирину и подумала, что та, в общем, верно рассуждает — не будет, она, например, с Гордеевым говорить за обедом, пускай и романтическим, о посторонних вещах. Даже некое чувство симпатии пробудилось в ней к этой растрепанной, нервной женщине. Стоп! Стоп, подруга!

— А вы в самом начале что-то сказали о своей вине, — напомнила она. — В чем все-таки эта вина заключается?

— Ах да, я как раз к этому веду, — сказала Галковская. — Понимаете, я так ждала его, так мечтала, что вот сейчас он освободится, приедет ко мне, и мы всю ночь… Словом, в этот день он будет только моим — и больше ничьим. Но он то и дело глядел на часы… Ему такие часы в Германии подарили — удивительные просто! И вдруг вскочил, как чертик на пружине. «Ну все, родная, мне пора». А его удерживать бесполезно. Ну я проводила его до порога. Закрыла дверь, села за стол, смела бокалы и тарелки на пол, достала бутылку водки. И, не поверите, обозлилась и говорю: «Лучше бы ты умер, чем снова к ней возвращаться!» Это я не помня себя сказала, понимаете? Но всякое произнесенное нами слово — это не просто так, знаете, да? Особенно когда с сердцем говоришь, это еще страшнее, все там, — Ирина показала наверх, на грязноватый, в желтых подтеках потолок, — там все слышат. И каждое наше желание взвешивают. Самое искреннее — выполняют. Так что опасайтесь желать кому-то плохого. Это может запросто сбыться.

Лена взяла с подноса козинак и проглотила, почти не жуя. Это было совершенно невозможно выносить! А она-то думала, что Галковская сейчас расскажет ей нечто существенное, что позволит хоть на полшага приблизиться к разгадке неожиданной и страшной смерти Дублинского.

— Ваша вина заключается только в этом? — наконец спросила она.

— Да, — скорбно кивнула Галковская. — И я готова дать показания в суде.

— Боюсь, в суде вам не поверят и отправят, чего доброго, на психиатрическое освидетельствование. Которое вы пройдете навряд ли, — устало сказала Лена.

— Да я готова хоть всю оставшуюся жизнь в тюрьме провести, лишь бы Сереженька был жив! — с воодушевлением воскликнула Галковская.

— Опасайтесь своих желаний, — напомнила Лена, — они могут исполниться.

— Да, да, я знаю, — истово закивала Ирина. — Я готова, правда.

Вдруг Лене в голову пришла шальная мысль. А не эта ли аспиранточка укокошила Дублинского? А что? От любовницы всего можно ожидать. Вот не понравилось ему платье, которое она надела, или, например, не заметил Дублинский ее новую прическу, а может, чего доброго, случайно обмолвился о какой-нибудь интрижке на том же симпозиуме. И все. Убила, отвезла в лес, сожгла труп. И теперь считает себя виновной в его смерти. Очень даже логично выглядит. От этих восторженных аспиранток всего можно ожидать.

— Я ради него на все готова, — продолжала развивать мысль Галковская. — Только бы он был жив… Но, к сожалению, моего Сережу уже не вернуть. Никогда.

Она уронила голову на руки и беззвучно зарыдала.

«Нет, — думала Лена, глядя на рыдающую Галковскую, которую она на этот раз успокаивать не стала. — Невозможно так притворяться. Хотя, если она сумасшедшая, всякое может быть.