— Пустые строения, все, кроме последнего случая. Развалюхи, в основном на территории пятого батальона. Земля сто́ит прилично, здания — ничего. Мы, маршалы-пять, рассматриваем эти случаи: хотя они не проходят по стоимости — ниже 10 тысяч, но ясно, что не от молнии они загорелись. Большинство — работа малолеток, деткам нужно удовольствие. Они знают, что мы их все равно не поймаем. Мы пытаемся найти свидетелей, но в основном дела отправляются на полку в компанию таких же. То же самое будет и у тебя. Я не говорю о трупах, я говорю о никчемных сараях, гаражах, копеечных постройках. Все просто для прикола, детки-бездельники со спичками.
— Мне даже как-то неловко, мистер Гарман, я смотрел на это по-другому.
— Шесть случаев. Может быть четырнадцать. Может быть и больше, если еще покопаться. Батальон-Пять не моя земля, но мы иногда меняемся, и я работал с некоторыми из них. Я помню два случая с высокой температурой: множественные трещины в камне, сколы, прямо так как и сейчас.
— Где именно сколы?
— Бетон разогревается так быстро, что влага внутри трещин закипает и взрывается, вырывая куски с поверхности. Выглядит почти так же, как на дорожках после зимы — как лицо после прыщей. Жидкие ускорители горения — десять из десяти. Обычно дети используют бензин или что-нибудь подобное — смесь бензина с дизелем или дизель с ацетоном. То, что есть под рукой. Но те два случая особенные — там было жарче, чем в домне. Никогда не видел, чтобы это случалось от бензина. Да я и не задумывался особо — кому нужен этот сарай. Но после сегодняшних разговоров я понял кому — кто-то проверял, как это будет работать. Вот что я тебе скажу, сержант — у каждого пожара есть свой характер. Я не знаю все о пожарах, хоть это и моя работа. Никто не может знать о них все. Но как ни банально это звучит, я знаю что каждый пожар может рассказать свою историю. Изучи его хорошенько, и он откроет тебе свои секреты. Обычный наблюдатель увидит после пожара только разруху и хаос, но те из нас, кто с этим зверем живет и умирает, видят много. Он расскажет, где, когда и как родился этот дракон и как он вырос и превратился в этот огнедышащий ад. Огонь не уважает никого и ничего. Но всегда остаются свидетельства того, что он пожирает, и кто или что породило его. Огонь перенимает характер того, кто его создал, как отпрыск от родителей: кто-то скучный и осторожный, кто-то гениальный и восторженный.
— Я был на пожаре у Энрайт, — продолжил он. — И я уже встречал его младшего брата, или сестру — эту сгоревшую спичку, о которой я говорю. Они из одной семьи. Говорить об этом на совещании — это только ставить своего друга в неудобное положение. Это выглядело бы, будто я считаю, что ему нужно было уделить больше внимания тем мелким пожарам. Так сказать, «задним умом». Но меня до смерти пугает, насколько эти пожары похожи. И если это правда, то все, что было до этого — это просто разминка. Для того, чтобы у Энрайт все прошло нормально. Чтобы убедиться, что он точно знает, что можно ожидать: количество топлива, скорость горения, степень разрушения.
— У меня мурашки по коже от ваших разговоров, мистер Гарман, — сказал Болдт.
— Пугает меня до смерти, — повторил Гарман. — И знаешь почему? Скажи-ка мне: будет ли кто-нибудь тренироваться на пяти-шести поджогах только для того, чтобы идеально поджечь Дороти Энрайт?
— Ну и?..
— Нет, не будет. Слишком рискованно. Ну один раз, может два… Но четыре? Или шесть?
— Короче, что именно вы хотите сказать?
Гарман залез в карман рубашки и вытащил незапечатанный конверт. Он положил его на стол перед Болдтом, но тот решил пока не прикасаться к письму. Адрес на конверте был написан синей шариковой ручкой корявыми печатными буквами. |