Такой растрепанный вид был вполне естественным для художника, который только что отошел от мольберта. Но отчего он вспотел? От жары или от возбуждения? День был совсем не жаркий. Может быть, оттого, что ему пришлось спешить по узкой лестнице?

Мег сама не смогла бы объяснить, почему она была так наблюдательна в тот день или почему она чувствовала неловкость.

— Мистер Уилтон просил передать вам вот это, — сказала она, протягивая Гансу конверт.

— Что это?

— Чек, я думаю.

— О, да, конечно. Как это мило со стороны Клайва. Но заходите же, мисс Берни. Разве вы не хотите посмотреть мою мастерскую?

Ганс вновь чувствовал себя уверенно. Сознание того, что пришедший человек не вторгался в его личную жизнь, успокоило его. Именно так Мег поняла его улыбку и гостеприимство. Ганс выглядел страстным и немного раболепным.

— Вы уже знаете, как я хочу написать ваш портрет, мисс Берни. Может быть, в скором времени вы проявите великодушие и уделите мне внимание. — Он протянул руку вперед. — Вы знаете, для человека с таким желанием творить, как у меня, отсутствие способностей — это трагедия. Но я верю, что в один прекрасный день у меня все получится. Я чувствую это внутри себя. Лица, подобные вашему, прожигают меня насквозь. Боже мой, какую чепуху я несу! Поднимайтесь, мисс Берни.

Отказаться было бы неприлично. Мег пошла вслед за маленьким человечком в потрепанной одежде — какая мощная шея и голова и такие сильные и короткие руки! — вверх по узкой темной лестнице. Где-то в доме отчаянно мяукала кошка, как будто была заперта. Или голодна.

Поднявшись, Ганс открыл одну из дверей и провел Мег в мастерскую со скошенным потолком. Она занимала весь верхний этаж. На стенах висело несколько акварелей, нарисованных Гансом для рождественских открыток. В ней также было сооружено возвышение для натурщицы, что казалось данью тщеславию посредственного художника, который сам признавал, что не может быть хорошим портретистом.

— А я могу увидеть какой-нибудь портрет? — спросила Мег.

— Да, конечно.

Ганс перебрал несколько холстом и достал портрет, написанный маслом, на котором Мег узнала Клайва Уилтона, сурового, напряженного и безжизненного. Затем он достал еще один портрет тучной женщины, которая тоже казалась примерзшей к холсту.

— Это барменша из «Крауна», — объяснил Ганс. — Вы понимаете мои проблемы. Я улавливаю сходство, но жизнь и душа от меня ускользают. Я постоянно тренируюсь. Мисс Берни, у вас такой замечательный свет в глазах. Может быть, ваше лицо принесет мне успех.

Портреты были выполнены довольно профессионально, Мег это видела. Но слова Ганса были абсолютной правдой: портретам не хватало жизни. Они производили гнетущее впечатление. Никто не мог понять, почему Ганс настаивал или просто думал, что однажды в эти портреты каким-то чудом можно будет вдохнуть жизнь.

— Вы когда-нибудь писали миссис Уилтон? — как бы невзначай поинтересовалась Мег.

Ганс резко повернулся.

— А почему вас это интересует?

— Вы же сказали, что не пропускаете случая написать красивое лицо. А Луиза была красавицей.

Ганс раздумывал, что ответить. Затем он медленно произнес:

— Да, я писал ее. Она была хорошей моделью, но результат, — тут он пожал плечами, — не был оценен.

— Можно посмотреть? Я хочу узнать, как она выглядела до аварии. Я искала ее фотографию в доме, но там, похоже, нет ни одной.

— Я думаю, Клайв их уничтожил. Он считал, что будет лучше не напоминать Луизе, как она выглядела прежде. То же самое и с портретом.