Следовательно, в час начала, непредставимого, как и конец, все, вплоть до грудных младенцев, которые, правда, передвигались на руках у взрослых, блуждали без остановки и передышки, за исключением, естественно, тех, которые уже ждали у подножия лестниц, или караулили, вжавшись в ниши, или застывали в туннелях, чтобы лучше слышать, и блуждали таким образом очень долгое время, которое невозможно выразить в точных цифрах, и только потом первый из них замер в неподвижности, за ним второй и так далее. Но что касается положения вещей на данный момент, если зафиксировать количество тех не сдавшихся, которые неустанно ходят взад и вперед, никогда не давая себе ни малейшей передышки, и тех, которые время от времени делают остановки, и сидячих, и так называемых побежденных, то можно ограничиться утверждением, что на текущий момент, с точностью до одного тела, несмотря на давку и темноту, первые в два раза более многочисленны, чем вторые, которые втрое более многочисленны, чем третьи, которые вчетверо более многочисленны, чем четвертые, то есть на всех про всех пятеро побежденных. Широко представлены родственники и друзья, не говоря о просто знакомых. Давка и темнота затрудняют идентификацию. Приведем в пример только самые близкие родственные отношения — муж и жена не узнают друг друга на расстоянии в два шага. Пускай они даже подойдут друг к другу еще немного ближе, настолько, чтобы быть в состоянии коснуться друг друга, и, не останавливаясь, обменяются взглядом. Если они и припомнят друг друга, со стороны это не заметно. Что бы они ни искали, это явно что-то другое.
Что первым делом поражает в этой полутьме, это исходящее от нее ощущение желтизны, чтоб не сказать сернистости, учитывая возникающие ассоциации. Затем то, что она постоянно и равномерно вибрирует с такой частотой, которая, будучи высокой, никогда не превосходит уровня, делающего пульсацию незаметной. И наконец, более чем изредка и на очень короткое время пульсация прекращается. Эти редкие и короткие перерывы оказывают невыразимо трагическое воздействие, и это еще очень мягко сказано. Беспокойные от них застывают, словно их пригвоздили к месту, в позах, зачастую диковинных, а что до побежденных и сидячих, то их обычная неподвижность выглядит просто смехотворной по сравнению с этим удесятеренным оцепенением. Уже занесенные под воздействием ярости или отчаяния кулаки застывают в какой-то точке кривой и не довершают удара или серии ударов, пока не пройдет тревога. То же самое и с теми, которые были застигнуты, когда карабкались или несли лестницу, или занимались любовью, что, конечно, неисполнимо, или забились в ниши, или ползли по туннелям, каждый по-своему, но не будем вдаваться в ненужные подробности. Однако секунд через десять дрожание возобновляется и в тот же момент все вновь приходит в порядок. Те, которые блуждали, вновь начинают блуждать, неподвижные расслабляются. Парочки вновь замыкают объятия, а кулаки приходят в движение. Шум, который затих было, словно повернули рубильник, теперь вновь заполняет цилиндр. Из всех составляющих этого шума ухо в конце концов начинает различать слабое стрекотание, которое исходит от самого света, оно одно остается неизменным. Разница между крайними значениями силы света при вибрации не превосходит двух-трех свечей. Вследствие чего к ощущению желтого добавляется более слабый оттенок красного. Короче, освещение, которое не только затемняет, но вдобавок еще и размывает. Ничто не мешает утверждать, что глаз в конце концов привыкает к этим условиям и приспосабливается к ним, хотя на деле скорее происходит обратное, что проявляется в форме медленной деградации зрения, постепенно разрушающегося из-за этого туманного и колеблющегося красного отблеска и непрестанного усилия, никогда не достигающего цели, не говоря о чувстве отчаяния, сказывающемся на органе зрения. И если бы удалось в течение достаточно длительного времени тщательно наблюдать за определенной парой глаз, лучше всего синих, поскольку они более подвержены пагубным воздействиям, обнаружилось бы, что они все сильнее вылезают из орбит и наливаются кровью, а зрачки неуклонно расширяются, пока окончательно не вытеснят радужную оболочку. |